- И чего дальше? Ну побегает, попылит, толку-то с того...
- Ох, наивняк-ивняк, слухай сюда! Ты, главное, молчи, а всё остальное Вика твоя за тебя сделает. Помиритесь.
- Помиритесь... Бошки она нам с тобой поотрывает и на крыжовнике развесит вместо ягод.
И вообще, почему к Ленке? Что, других шалав мало? Есть кто и за поллитру тебя примет.
- Вот тупень так тупень! Слухай сюда, не про то забота! Нам душу Викину образумить надо! Пусть словами не швыряется! Нам стервь любая - что прореха в заборе. Нам авторитетная нужна, которую наши бабы боятся. Посчитай, скольких мужиков давыдовская простипома с ума сводила? Даже партейные и те сдавались, потому как дело своё бабье Ленка лучше гейшек японских знает. Так сказать, маэстра в койке, понял? И безотказная при хорошем угощении!
Толик улыбнулся, но не словам Кузьмина, а собственным мыслям.
- Витёк, а ты в чём-то прав. О давыдовских ласках и моя наслышана. Пошли! Дразниться - знать дразниться! Только не Ленкой-простынкой, а Любкой Акулиной пугать будем.
Кузмин замер, изумлённый, икнул, глядя на друга.
- Ты серьёзно? Она же окромя Вовки никого не знала, и знать не хочет.
- Уже год как Володьки нет, в прошлом месяце поминали.
- Да, по-глупому мужик погиб. Полжизни копить на машину, купить наконец-то, три дня радоваться, а на четвёртый... Нет, не приведи Господь такого счастья. И всё же, Толян, нам у Любки делать нечего. К ней многие подкатывали, да без толку. Она давеча даже на участкового Серёньку собаку спустила, когда тот ночью к ней припёрся. Не гляди, что мент, а улепётывал быстрее косули.
- То Серушка-полушка, а то я. Забыл, по ком она годами сохла, пока за Володьку не вышла? Моя до сих пор нет-нет да вспомнит. А как на Любку третьего дня глядела в магазине? Отжигала-лютовала, - думал, подпалит бакалейку.
- Ну и балда, промеж вас ничего и не случилось, чего корить за детское?
- Не верит. Только к ней и ревнует. А сеструхе так и скажи, что к Любке отправился с поклоном. Мы дойти не успеем, Вика прибежит глаза царапать.
Не прибежала!
Хотя к Любкиному дому Витёк и Толик плелись медленнее медленного, но
всё равно добрели. Встали у калитки, а войти не решаются. Анатолий покраснел, несмотря на вечернюю прохладу, пот со лба катил моросью. Несколько раз вытирал его рукавом пиджака - не помогало. Витя, глядя на друга, тактично помалкивал и только возле калитки тихо пробормотал:
- А может... это... к шалаве, а? Надёжнее и со... смыслой?
- В общем, так, Витёк, ты, как идейный, должен идти первым, так сказать, в авангарде!
- И чего ей скажу?
- А чего собирался Ленке толковать, то и этой.
- Тоже мне, сравнил. К той притопал, флаконы на стол - и весь разговор. Гусям понятно, зачем припёрлись. А с этой так не прокатит. Слухай сюда! Тут подход нужон, повод, так сказать, и обстоятельства.
- Слюхай сюда! Слюхай отсюда! - передразнил Анатолий. - Какой подход? Уже притопали!
- Ага, один мокрый, а другой дохлый. Мы же заходить не собирались, ты чего говорил? Вика по дороге встретит, и всё уладится. И что теперь? Слухай сюда. Твоя стратегия не выгорела, ты и решай.
- Да я бы заглянул, да вспомнилось тут, понимаешь. Сколько раз мимо ходил, здоровались, всё как-то тлело, но не горело. Знал, у неё своя жизнь, у меня - своя. А сейчас, когда подразнить решил, я же на Любу словно заново засмотрелся. Веришь, как тогда, помнишь?
- Это когда я вас от Вики на сеновале прятал...
- Ну да. Понимаешь, обжигает всего. Слушай, давай покурим, а там...
- Решил дымом пожар затушить...
Договорить Кузьмин не успел, из дома вышла Люба и, улыбаясь, подошла к калитке.
- Ну, что стоим, на кого глядим? Никак шли мимо да заблудились, Анатолий Васильевич? Словно не спросила, а пропела Люба. Услышав, как она назвала его Анатолием Васильевичем, Репьёв совсем растерялся. Что-то, пытаясь сказать, замычал :
- Здрасте... Мы вот по делу тут... Мы тут вот мимо, случайно... Мы вот...
Люба, так же улыбаясь, смотрела на растерянного Репьёва и вдруг негромко рассмеялась.Прынц недоношенный
- Ну, вы, Анатолий Васильевич, как в школе. Точно урок забыли.
- А ты помнишь, каким я был в школе?
Слегка осмелев, выдавил Репьёв.
- Я вас, Анатолий Васильевич, любого помню. Хочу забыть, да не получается... - Люба отвернулась и поднесла руку к глазам, затем, открыв калитку, отошла вглубь двора. - Ну, коль дошли, проходите, что же на пороге-то о прошлом поминать... Заходите, - снова пропела Люба.
И этот голос, такой родной и далёкий, как в юности, каждой ноткой вливался в Анатолия и журчал родничковым напевом: «Иди, решайся, иди, решайся, ты здесь не чужой! Не чужой!» Анатолий шагнул и замер, увидев в белокурых волосах Любы точно такую же заколку, какую он подарил Вике на Восьмое марта. Ни слова не говоря, развернулся и побежал прочь от Любиного дома. В голове колокольчиком звенела одна и та же фраза: «Что я делаю, что я делаю? Я же там останусь, останусь, останусь...»