- У неё много чего есть…да не про нашу честь.
- А давайте пойдём…и скажем: всё пополам…- проговорив, Танечка невольно затаила дыхание: рассердится или нет?
ДяБоря не рассердился, он лишь странно хмыкнув, обронил:
- Будем посмотреть.
Внезапно налетел сырой ветер, стал проверять прочность хижины. Небо ходко затягивалось чёрной тучей.
- Не стой на ветру - простудишься!- крикнул дяБоря и быстро стал собирать сушняк, вносить в хижину.
Танечка сначала юркнула внутрь хижины, но там гулял сквозняк, выбежав, она присоединилась к дяБори.
Дождь, точнее самый настоящий ливень, хлынул так же внезапно, как и порыв ветра. ДяБоря уже соорудил костёр в центре хижины. Поначалу дым метался внутри, не найдя выхода, но дяБоря чуть прикрыл окно пучком травы и дым устремился в дверной проём. Вскоре внутри было тепло и даже уютно, потрескивали дрова, завораживающе шумел дождь, пахло сладковатым дымком.
"Хорошо, - подумала Танечка,- как в кино…"- и тут же осеклась: а как там мамЗоя? Одна в палатке…ей наверно страшно…
Танечка глянула на дяБорю: он беспокойно смотрел на дверной проём, на дождевую завесу, морщился, вздыхал. Может тоже про мамЗою думает?
- Вы…про неё думаете?- не удержавшись, осторожно спросила.
- Что? - дёрнулся дяБоря, глянул так, словно только что проснулся.- Аа, нет… Крышу Осиповым не доделал, наверно ругают меня последними словами…Тебе не холодно?
- Не холодно.
Танечка огорчилась, но постаралась не показывать этого своим видом.
"Про какую-то крышу думает,…значит, мамЗоя его нисколечко не зацепила. Такой прекрасный план был… И он сработал бы, если бы мамЗоя не испортила… Говорила же ей: будь заплаканной, несчастной… Наверно держалась как у себя в офисе, разговаривала, как с рабочими… Конечно, я бы тоже в такую не влюбилась… Нужен новый план. Думай, Таня, думай…думай, думай…"
Задумавшись, Танечка не заметила, как подкрался сон, сгрёб в охапку и швырнул в тёплую бездну…
ГЛАВА 15
Зоя упрямо нарезала круги вокруг стоянки, в надежде по каким-нибудь меткам обнаружить новый тайник телефона. Вспомнив про танин ожог руки, сунулась в заросли крапивы. На грубое обращение с собой растения жгуче отвечали. Отпустив на волю слёзы, Зоя не сдерживала и слова: материла себя дуру, что согласилась участвовать в этой дурацкой лошадиной затее, доставалось и Люське и Борису, и всему мужскому племени. Краешком сознания, Зоя понимала, что у неё самая элементарная бабья истерика, но остановиться, взять себя в руки уже не было сил. Из-за истерики поначалу и ожоги крапивы игнорировала, однако вскоре они о себе заявили так, что и телефон и всё остальное ушло на второй, третий план. Мало того, что руки стали красными, покрылись волдырями, они ещё и запылали, точно ошпаренные кипятком. Жар постепенно растекался по всему телу, но в основном стремился в голову. Вскоре Зое казалось, что её голова пустой сосуд, в который налили крутой кипяток, он плещется, ударяясь о череп и обжигая область висков и темечко. Глаза стали сухими, под веки точно песок попал, а изнутри, будто кипяток норовил продавить глазные яблоки и вырваться наружу.
Поняв, что у неё подскочила температура, Зоя поспешила к палатке. Слишком быстро поспешила, забыв о внимании: в какой-то момент зацепилась за выступавший из почвы корень, и грохнулась так, словно её силой пихнули в спину. Головой и правым коленом пребольно ударилась о ствол дерева. Удар в голову выбил остатки истерики, а вот колено… сперва показалось, что под коленную чашечку грубо швырнули жидкий бетон, шекочуще-колючими языками "бетон" потёк вниз, обволакивая кость; достигнув ступни, "бетон" застыл, образовав пудовый башмак.
Колено не гнулось, отяжелевшая нога тянула и тянула к земле, а порой выстреливала такой болью, что тело отрекалось от разума. Голова превратилась в распаренный и разбухший бочонок, и в нём варёными мальками плавали неясные мысли.
Тщетно пыталась Зоя подняться, цепляясь за ствол: руки стали чужими, они отказывались исполнять её желания.
Осознав, что встать у неё не получится, Зоя поползла. И тут руки и онемевшая нога предательски отрешались от её тела, лишь здоровая нога и плечи преданно служили, выкладывались за троих, продвигая жаркое тело вперёд.
А потом хлынул дождь. Он не принёс облегчения, напротив, он словно явился, чтобы ещё больше помучить Зою: передвигаться стало многосложнее, жар увеличился, голова-бочонок наполнился влагой и влёк к земле, сознание то выключалось, то включалось, точно некто баловался, как с выключателем настольной лампы.
В какой-то момент и помощники сдались. Они ещё по инерции продолжали вяло отзываться на веление разума, но толку от них было с гулькин нос.
И Зоя с ужасом поняла, что это всё. Сейчас отключится сознание, и она сдохнет здесь под проливным дождём как старая дряхлая собака.
И вырвался крик-вопль, израсходовав остатки сил:
- Господи! За что?!?
ГЛАВА 16
…Зоя пробивалась сквозь плотный обжигающий туман, который скорее походил на пар в русской бане. Правда, его было излишне много. Влажный и колкий как стекловата, он рвался с забавным чмоканьем и отваливался пластами, пропуская Зою. Видимость нулевая. Дышать было трудно, но терпимо, во рту пересохло так, что язык казался задубевшим куском крупной наждачки.
Далеко впереди слышался папин голос, он долетал эхом, угасая на излёте:
- Зоюшка, малышка, где ты? Сколько можно ждать?
«Иду, папочка, я иду!» - крик суматошно бился в горле как в жаркой трубе: горячие губы словно спеклись и не выпускали его наружу.
Внезапно она с удивлением почувствовала, что совершенно голая.
«Почему я голая? Я что из парилки не могу выйти?»
А в следующее мгновение она, будто действительно из парилки вывалилась в холодный предбанник. Здесь так же не видать ни зги. Мокрое тело охватило ознобом и стало трясти как в лихорадке.
«Папочка, где ты?!»
Но голос пропал. Ватная тишина давила на перепонки, отдаваясь острой болью в виски.
А потом где-то рядом заплакал ребёнок, и хоть слышимость была слабая, ясно, что это не младенец.
«Откуда здесь ребёнок? Чей? И где я, чёрт возьми?»
Зоя рванулась вперёд и мрак с треском, будто тряпичная занавеска разорвалась, выпустив на волю.
Плакала Танечка, совсем рядом по левую руку. Значит, всё, что было до этого-сон? Странный, однако, сон, почему папка меня звал? Как там бабушка говорила? Если во сне умерший зовёт, значит,…он почувствовал, что его забыли. Кажется, так. Но я никогда не забывала о папке. Разве что…этот кот вломился в моё сердце и потеснил папку на задник, а он решил, что его я забыла. Нет, папочка, нет! Я всегда тебя буду помнить. Ладно, об этом я потом подумаю, а что сейчас…
Свинцовые веки не желали подчиняться, впрочем, как и руки. Похоже, часть сна всё же действительность: и жар тела, и сухость во рту и мрак. А ещё здесь как и во сне она была голая, более того как младенец завёрнута тесно в пелёнки и упакована в спальный мешок. Зачем? Почему? Что было до этого? Дождь, я искала мобильник, потом, кажется, упала… И всё, дальше горячий мрак.
-Таня,- казалось, позвала громко, но услышала лишь приглушённый стон.
Плач прервался, он перешёл в частые всхлипывания. По створке спёкшихся губ ударили капли, живительные капли, они размочили губы, уменьшили их жар. С минуту Зоя глотала жадно падающие капли, чувствуя, как они благотворно действуют на всё тело: притухает внутренняя горячка, кожа перестала зудеть, полегчали веки. И наконец, со второй попытки удалось открыть глаза, но слёзная пелена мешала что-либо увидеть. Проморгалась - слёзная пелена щекотно стекла на виски, вернув глазам их дар - видеть.
Таня сидела рядом у изголовья на свёрнутом в рулон спальнике. Личико её слегка осунулось, налёт бледности изборождён ручейками слёз, они растекались по всему лицу, как вешние ручейки.
- Таня, ты плачешь?
- Я не плачу, я реву,- захлюпала носом Танечка.
- Что случилось?- Зоя сделала попытку высвободить руку, но запеленали её добротно: все попытки оказались напрасны.
- МамЗоя ты лежи, не дёргайся. ДяБоря сказал тебе рано ещё вылезать.