- Возраст?
- Двадцать девять.
Дверь отворилась, вбежала запыхавшаяся Лиза. Тряхнула мокрыми волосами.
- Что тут у вас за стрельба? - выдохнула она.
- Лазутчика бандитского поймали! - ответил Марк.
Громова увидела бандита и чуть не охнула. На лавке сидел муж старшей сестры. С тех пор как в пятнадцатом году ее сослали в Сибирь, она не поддерживала связи с родней. Да и не ждала встретить своих так далеко от Нижнего. Привычка владеть своим лицом ее не подвела - она никак не выдала ни своего удивления, ни волнения. Но в голове мелькнуло: "Выходит, бандитка Федорова - это моя сестра Агаша. И это ее свекровь мы пустили в расход сегодня утром. Вот беда-то! Почему мне в голову не пришло поинтересоваться, кто в заложниках?" Степан тоже узнал ее, с коротким вскриком было подался ей навстречу и тут же осел, совершенно обескураженный.
- Что такое? - удивился Марк.
- Знаком он мне, - выдохнула Лиза. - Это муж моей сестры, Федоров Степан Иванович.
Марк внимательно смотрел на них. Ни тот, ни другой явно не ожидали встречи и напряженно молчали.
- Я думала, вы в Нижнем... - сказала наконец Лиза. - Я не знала, что это вы... Мало ли Федоровых...
И осеклась, спохватившись, что оправдывается перед бандитом. Вздохнула, достала кисет, свернула козью ножку. "Вот те раз! - со злостью подумал Степан. - Мало мне было этого жида, скорпиона, так еще свояченицу черт принес... Вона куда подалась, сучка каторжная. Комиссарша, и штаны нацепила! Ишь, цигарку курит, да и самогончиком от нее несет. Курва, двустволка красножопая. Впрочем, чего удивляться? С детства ясно было, что непутевая. Нескладеха, растеряха. Нет бы по дому помочь - а она с книжкой где-то пропадает. Все лучшей жизни ищет, где полегче. То в монастырь собиралась постричься, то на фабрику пошла - дома, вишь, тошно, то с леволюционерами спуталась, теперь вон в ЧК, сучка! Все они, эти комиссары, тузом бубновым меченные! За что ее только Агаша любила?"
- Я поговорю с ним? - нерешительно сказала Лиза.
- Давай, - ободрил ее Марк. - По-родственному.
Она поднялась с лавки. Степану показалось, что Лизка сейчас или убьет, или отлупит его, - такие у нее были глаза. Но она просто опустилась рядом, спросила:
- Как ты оказался здесь?
- Как меня в четырнадцатом мобилизовали, я Агаше велел к родителям ехать. Все же, думал, сытнее здесь, чем в городе. Откуда ж мне было знать, что тут такое начнется?
Она хрустнула пальцами:
- Ты хоть понимаешь, скотина, что ты наделал? Зачем тебя в банду понесло? Ты понимаешь, что Агашу с детьми ждет?
Он на всякий случай кивнул. Хотя от кого, спрашивается, зависела судьба заложников? А свояченица не терпящим возражения тоном заявила:
- Так вот, слушай. Или ты соглашаешься сотрудничать с нами, или я тебя, сволочь, тут же кончу.
- Чего вы от меня хотите? - спросил Степан.
- Поможешь взять Епифанова или ликвидировать, без головки ваше кулачье разбежится.
Степан опустил голову. Выбора у него не было. Что-что, а в том, что комиссарша свои угрозы исполнит, сомнения не было.
- Согласен. Но Епифанов осторожен, он не поверит человеку, побывавшему в плену.
- А ты и не был в плену, - произнесла Лиза, заметно повеселев после его согласия. - Ты ведь не сдаваться шел. Ты шпионил, посмотрел на лагерь и ушел. Никто в селе не видел, что это был именно ты. А кто слышал, что мы кого-то поймали, так для этих мы устроим спектаклю. Все услышат - поймали кого-то ночью и спровадили в штаб к Духонину.
Говорила она уже совершенно спокойно и уверенно. Потом добавила:
- И не думай нас обмануть. Агаша и твоя семья, вся семья, взята в заложники. Попробуешь обмануть нас - не обессудь, война.
Степан с надеждой посмотрел ей в глаза, думая, что свояченица просто пугает его при своем напарнике. Но тут же убедился - выполнит все, как сказала. Глаза у нее были холодными, жесткими, в углу рта подрагивала волчья складочка.
- Да, и еще. Грамотный же? Молодец. Пиши: "Я, Федоров Степан Иванович, крестьянин с. Б. Шереметьева, обязуюсь оказывать содействие представителям советской власти и ГубЧК в ликвидации бандитского мятежа и поимке главаря Епифанова Спиридона Ивановича. В дальнейшем обязуюсь содействовать советской власти, сообщая о контрреволюционных настроениях в Политбюро и милицию". Подпишись.
"Расписку еще взяли, дьяволы. Совсем душу запродал, с потрохами. Был человек, стал Иуда", - подумал Степан, обреченно выводя буквы.
Марк заверил его расписку своей подписью. Отдал Лизе.
- Тебе эта бумажка может потом жизнь спасти. Ну, давай еще побеседуем....
Расспрашивал долго - об оружии, укреплении лагеря, охране и настроениях в банде.
- Это хорошо, что вы волнуетесь, - подытожил он наконец. - Торопитесь. Передай, каждые два часа стреляем.
- За рекой слышно, - мрачно буркнул Федоров.
- Ладно. Подпиши протокол, забирай оружие и вон отсюда. На лагерь по пути посмотришь, больше бы ты ночью и не увидел.
Лиза встала, крикнула часового. Дала наказ. Слова "к стенке" были сказаны громко и уже на улице. Красноармеец увел Степана. Лиза с виноватой улыбкой повернулась к Марку.
- Ты молодец, ...- ободрил ее он.
Подошел, обнял за плечи. Развернул ее к себе, заглянул в глаза и спросил:
- Любишь сестру?
- Она меня вырастила, - пробормотала Лиза.
- Не волнуйся.... Я позабочусь, чтобы ее не обидели.
Лиза вскинула на него глаза. Сейчас она показалась ему такой жалкой, беспомощной, милой.
- Лиза, я тебе обещаю. А тебе в это дело вообще не надо соваться, поняла?
На окраине ахнул выстрел.
21 июля 1921 года
- Ты мне лучше расскажи, как это произошло. - Лиза закончила перевязывать Марка. Окровавленными, дрожащими руками свернула козью ножку, ломая спички, закурила.
Марк встал с табуретки. Похлопал Лизу по плечу и сказал нарочито грубо:
- Отстань, нашла о чем говорить. Заладила: "Чуть не убили, чуть не убили!" Я уже десять раз рассказывал. Проводили мы обыск у Певневой. Я заметил оружие в яме, в сарае, нагнулся туда, а он в это время и пальни откуда-то сверху. Стрелок плохой, с такого расстояния по моей спине умудрился промазать! Вырвал клок сала под мышкой, всего-то. И из-за этого ты кудахчешь полдня и мешаешь Устимову дописать протокол.
Немного морщась от боли, Марк нагнулся, поднял с пола окровавленную гимнастерку, швырнул ее стоявшей поодаль бабе-стряпухе - постирай, мол. Взял кожанку и посмотрел на свет сквозь дырки от пули.
- Вот сволочь, новую тужурку испортил! Товарищ Устимов, скоро ты протокол допишешь?
- Сейчас, - буркнул председатель ревтрибунала и склонился еще ниже над листом бумаги, вырисовывая намусоленным карандашом: "...Листовки антисавецкаго садержанья, с агитацией за саветы бес камунистов и с призывом свергнуть жидовскую власть. Аружье - ружье Бердан, патроны к ниму в каличестве 14 штук, бомбы - 4 штуки, найденные при обыске в с.Большое Шереметево 20 июля 1921 г. На аснавании этого, сагласна приказу Полномочной комиссии ВЦИК за № 171 пригавариваюца к расстрелу следущие десять граждан:
1. Гражданин Гаралин Александр, 18 лет; 2. Гражданка Певнева Марья Никалаевна, 43 лет; Гражданка..."
Вошедший дневальный помялся у порога, потом как-то слишком тихо доложил:
- Товарищ Штоклянд, там... - Он с трудом сглотнул. - Убитые, из Булгаковки!
Лиза, вскрикнув, вскочила, бросилась было к двери.
- Куда? А протоколы? - прикрикнул на нее Марк. Сам тяжело встал. Глаза у него были остекленевшие.
- С-счас. - Лиза поспешно начала складывать бумаги в портфель.
"И как я мог об этом забыть? - подумал Марк, тупо глядя на беспорядочную суету Лизы. - До Булгаковки же рукой подать... И чего нам стоило оставить там полсотни штыков..."
Лиза, собрав бумаги, робко глянула на Марка.
- Идем, - сухо бросил он.
Телега стояла возле церкви. Возле нее, утирая слезы грязным кулачком, рыдал парнишка лет десяти, не в силах отвести взгляда от кучи трупов, наваленных как мешки. Под жарким июльским солнцем тела уже тронуло тлением, и над возом тучей роились жирные зеленые мухи. Марк издали ощутил хорошо знакомую вонь гниющего человеческого мяса и сукровицы. Шагнул вперед, рассматривая убитых. Трупы были раздеты до белья, некоторые и просто голые. На вымазанных запекшейся кровью рубахах и телах виднелись маленькие ромбовидные дырочки, по четыре в ряд. "Вилами кололи, сволочи, пули берегли",- подумал Марк, почти представив себе, как туго входит в живое человеческое тело кованое железо, как хрустит разрываемая плоть. Умирали чоновцы мучительно, почти у всех рты распялены в последнем вопле.