Суворов, отмахав семь рядов, уселся в восьмом, энергично показывая Шарыгину продолжать.
— Я — Иван. Я — бутерброд. Я ношу картонные плакаты — рекламирую заправку картриджей и салон автозапчастей за углом, — нелепо поклонившись, надорванным голосом объявил залу Шарыгин. — Если людей мало, приходится тащиться к рынку. Если много, я всем мешаю… А вот календарик, календарик возьмите… И вообще в нашей провинции хорошей работы не найти. Все говорят, Европа может нам помочь…
К Галке, шумно дыша, подошла Абаева.
— Галина Ивановна, вы уж помоложе меня, могли бы и сами за текстом-то, — недовольно произнесла она.
Пьеса шелестнула листками, интимно показывая подчеркивания красным карандашом, и шлепнулась Галке в ладони. Маленькие, подведенные тушью глаза Абаевой на мгновение задержались на Галкином лбу, который, видимо, без слов говорил о своей хозяйке, затем помощник режиссера укоризненно выдохнула (наберут молодых!) и, переваливаясь с ноги на ногу, вернулась обратно на свое место, к наброшенной на спинку шали и антилопьему портфелю.
Брехтовская Шен Де в пьесе была переправлена на Марию. Правда, профессию ей режиссерский гений оставил прежнюю.
Проститутка вписывалась и в новую концепцию.
К Шарыгину тем временем присоединилось трио туристов-капиталистов. Возникла проблема ночлега. Найди нам возможность переночевать, попросили они Ивана. Хотя бы в ближайшем доме. Начни с ближайшего!
Крюсс выпячивал живот, Загорский с интересом отщелкивал кадры на воображаемый фотоаппарат, Сивашова лениво обмахивалась косынкой.
Шарыгин метался по сцене, стучась в невидимые квартиры.
— Убедительней! — привстал с кресла Суворов. — Григорий Валентинович, не изображайте Квазимодо. Ходите, как… Боги, тьфу, Европа! Вы хорошо. Сытости побольше, неги. Беспокойство о ночлеге — легкое, его немного.
Галка пыталась одновременно слушать сцену и читать режиссерские правки.
Песков неслышно переговаривался с Хабаровым. Казимирчик воодушевленно внимал репетирующим. Жмуркова, убрав зеркальце с помадой, скучающе катала за щекой леденец и раскачивала коленями нижний ряд.
Монотонный скрип кресел наконец надоел Суворову, и он вскинул голову:
— Кто там качает? Прекратите немедленно!
— Сорри, — подняла руку Жмуркова. — Можно в туалет?
— В уборную, моя юная коллега, — повернулся к ней Хабаров. — В мои благословенные времена слово "туалет" касалось лишь платьев.
— Да вы зажились! — весело воскликнул Песков.
— Не вы подвесили сей волосок, — назидательно заметил Хабаров.
— Черт! — взорвался Суворов. — Что за галдеж! Вероника Андреевна, пожалуйста, туалет к вашим услугам. Остальные, хотя я всех вас уважаю как актеров, — заткнулись!
— И я? — спросил Шарыгин.
— Вы как раз продолжайте.
Жмуркова, покачивая бедрами, звонко отстучала каблучками свой выход. Несколько секунд после ее исчезновения за портьерой стояла тишина, затем Шарыгин спохватился:
— Кривые спекулянты кругом! Боги плюют на вас! Гореть вам в кипящей смоле! Никто не желает подселить туристов. — И устало добавил: — Теперь остается только проститутка Мария. Уж она не откажет.
Трио европейцев в сторонке любопытно крутило головами.
— Замечательно! — выкрикнул Суворов. — Теперь — Мария.
— Ой!
Галка вдруг сообразила, что слова Марии читает она, и рванула на сцену. Ступеньки будто смазали маслом (Аннушка пролила?), и она чуть не растянулась на них, больно ударила коленку и через силу прихромала к столу.
Эх, трамвая не хватило!
Как там? Раз, два… Меркурий во втором доме… Вам отрежут голову!
— Вы готовы?
Лицо режиссера пряталось в тени, но выражение по голосу имело донельзя кислое.
— Да, — сказала Галка.
— Забирайтесь на стол.
— Куда?
— Боже мой! Вы читали Брехта-то? Там Мария отвечает с верхнего этажа.
— Извините. Я уже.
Стол был крепкий — Галку выдержал, лишь ворчливо потрескивал под ее весом. Она осторожно расправила смятую скатерть.
— Начинайте, — потребовал Суворов.
— Мария, — Шарыгин, чтобы действительно создалась иллюзия разговора снизу вверх, встал на колени, — туристы здесь, а я не могу найти для них прибежища. Прими их на одну ночь.
— Б-боюсь, что нет, Иван, я жду клиента.
Галка шевельнулась, и стол взбрыкнул как живой. Шарыгин придержал его за край.
— Здесь никто не хочет принять их.
— Хорошо. Я могу спрятаться, и тогда клиент уйдет. Правда, дела мои плохи, и если… если к завтрашнему утру я не расплачусь…
— Галина Ивановна, ну что вы мямлите? — встал Суворов. — Вы уж не просто читайте. Вы актриса или кто? — И до обидного громко, через кресла, обратился к Казимирчику: — Алексей Янович, будьте добры, посмотрите, что там Алла Львовна, не пришла ли.