Вот и придумали маневр. Одного с любовью мало, бухается другой, наверняка еще Хабаров с Песковым вторым эшелоном дежурили. Сергей Сергеич, пожалуй, забавно бы смотрелся в роли престарелого ловеласа.
Галка грустно улыбнулась. Отражение улыбнулось в ответ.
Я у мамы дурочка — два. Что ж я по магазину кругами-то? Наскар рейсинг какой-то…
Галка решительно схватила с полки бутылку био-йогурта и направилась к кассе. Выждала короткую очередь из хмурых мужчин (никто не хочет бухнуться на колени?), улыбнулась, расплатилась и с бутылкой как с "Оскаром" выскочила в двери. Домой, домой. Что делать? Только домой. Нет, не с "Оскаром", с "Никой", кажется, театральным "Нику" дают. Тьфу ты, "Ника" же кинематографическая. А театральная?
И здесь провал.
У самого дома ее вдруг шарахнуло так, что она остановилась под козырьком подъезда, каких-то сантиметров не дотянувшись пальцами до кодового замка.
Один-три…
Бумм! — Бог метнул невидимую молнию прямо Галке под череп. Как говорят в таких случаях: и все озарилось.
После того, как свет от молнии схлынул, и мир вернулся и проступил теми же красками, той же трубой, подпирающей козырек, и той же дверью, в голове занозой, остатком божьего попущения засела мысль: а если ты, Галка, дура? Ведь два раза в зеркало смотрелась, а не дошло. Ни Казимирчик, ни Шарыгин, пожалуй, не притворялись. Совсем.
То есть, воплне возможно…
— Извините.
Галку попытались легонько сместить в сторону, она вскинулась и встретилась глазами с соседом. В кулаке у Прынцыка были зажаты два кулечка с половинками черного.
У обоих вырвалось:
— Ой, простите.
И получилось это настолько синхронно, что Галка, захохотав, едва не таранила трубу. В какую-то даль несусветную провалились театр, Шен Де, колени, бедные гвоздики и мимозы, беспокойства, страхи и Шарыгин с Неземовичем.
— Здравствуйте, — сказал Прынцик.
— Вы же Саша, да? — разогнувшись, подала руку Галка. — А я Галка.
— Я знаю, — кивнул Прынцик, — я слышал.
Высок. Глаза — ореховые.
Почему-то ассоциацией всплыли строчки: "Лысый, ростом невелик…". Галка заржала в голос. Прынцик хлопал ресницами.
— Вы извините, Саша, — сказала Галка, когда все вокруг перестало оплывать и двоиться. — Это не на вас реакция.
— Я надеюсь, — серьезно сказал Саша.
Дверь, пискнув, сдалась под напором пальцев. Молодой человек пропустил девушку вперед. Да-а, подумалось Галке, за спиной меня оставлять нельзя. Это точно. Во-первых, по-джентльменски. А, во-вторых, черт-те могу выкинуть. Как выпрыгну, как выскочу…
Что печально.
Но улыбка расползалась по лицу. Ее, заразу, даже прикрыть было нечем.
— Вы на лифт? — спросил Саша.
— Ну, да.
Лифтовая кабинка у них тесная, и Прынцик будет стоять совсем рядом. Его можно будет вдыхать, касаться и есть глазами.
— Вы так странно улыбаетесь, — Саша нажал кнопку вызова. — У вас радость?
— А-а, — махнула рукой Галка, — из театра ушла.
— А чего радуетесь?
Галка пожала плечами.
— Свобода. Определенность. Можно заняться чем-то еще.
— Не получилось?
— Не-а.
Это "не-а" вышло настолько жалким, что у Галки задрожали губы. А затем она заревела, уткнувшись в Прынцикову грудь.
Вот уж это было неожиданно.
Лифт щелкнул челюстями, но остался голодным. Слезы лились, Саша обнимал ее, по спине скакали половинки ржаного хлеба, потому что деть их было решительно некуда, неудобная пуговица бодала щеку, но не это казалось важным. Странное делалось с Галкой. Ей было легко. Разжималось, распускалось что-то внутри. Словно капкан отщелкивался. "Добрый человек", гримасничающий Хабаров, Суворов, "забирайтесь на стол!". Господи, какая далекая ерунда! Ненастоящее, пустое ничто.
А ведь прошлым вечером Шарыгин мне предлагал поплакаться, вдруг подумалось Галке. И что же? Стою, плачу. Набросилась на человека.
— Извините, — вздрогнув, отстранилась она.
Прынцик не сразу разжал объятья.
— Легче?
Отвернувшись, Галка кивнула. Пальцы порхнули бабочками к потекшей туши. Снова распахнулся и осветился лифт.
— Транспорт прибыл, принцесса, — шутливо произнес Саша.
— А вы, значит, принц? — шмыгнула носом Галка.
— Прынцик. У меня и паспорт есть.
— Что ж, везите.
Они зашли в кабинку.
— Н-но! — сказал Саша и ткнул в клавишу этажа.
Лязгнуло. Дернуло. Потащило вверх.
— А в двенадцать часов он превратится в тыкву, — грустно сказала Галка.
— Кто?