— Князь просит высоких бояр с добрыми отпрысками — к себе. Проследуем же.
«Добро пожаловать в Хогвартс»… А фиг там.
«На каменных стенах… горели факелы, потолок терялся где-то вверху, а красивая мраморная лестница вела на верхние этажи».
На кой чёрт нам в княжьем тереме такие выверты?! А топить? А убирать? Магии-то на «Святой Руси» нет — одно православие. Домовых поизвели, а сами… ни отоплением, ни уборкой — не занимаются.
Единственное совпадение: лестница на верхний этаж. Широкая, скрипучая, деревянная. Вот там — «да». Там и двери резные двустворчатые, и ручки на них блестящие, латунные. Я хотел одну на зуб проверить — Аким не дал. Так глаза выпучил… Назад пойду — откручу.
Довольно большой зал, шторы какие-то по стенам, типа: знамя боевое, кровью политое, славой овеянное, канделябры кованные… неправильно сделаны: мы с Прокуем пришли к выводу, что удобнее делать чашечки отдельно и потом их — на штырь и раскернить…
А так-то… низковато, темновато… Вдоль стен — скамейки длинные. Как в школьных спортзалах, только повыше. Хоть бы ковриками какими… Хотя зачем? — Все ж в шубах. Простатит, конечно, придёт ко всем. Но не отсюда.
По правой стороне — ряд дырок на улицу — душники в стене пробиты. Стены бревенчатые. По левой — четыре трёхструйных подсвечника в стену вделаны. Впереди — помост, на помосте — стуло, на стуле — князь. Сделано так, чтобы сидя смотреть на высокого стоящего человека чуть сверху. Плешковидец: люди-то князю кланяются, вот он постоянно их так… и созерцает. Старинный приём алиментщиков: фото чуть сверху. В загс — похож, в суд — нет. Ромочка Благочестник мечтает стать обманутой женой?
Возле князя, не вступая на помост, толпится с десяток старших бояр. Половина по-домашнему: в кафтанах и без головных уборов, другие — по-уличному: в шубах и шапках. Шапки высокие, меховые. Ну и кто тут будет играть роль «Волшебной шляпы»?
Головной убор, страдающий манией величия и склонностью к самоедству? Да ещё и грязнуля:
«Шляпа была вся в заплатках, потертая и ужасно грязная».
Ну не так чтобы уж очень в заплатках. Только на локтях. Но цвет — тот же, гусиного помёта.
— Мончук. Второй ясельничий. Муж не злой, но бестолковый и суетливый. Мы с ним вместе в детских были. Он вами и будет заниматься.
Чуть слышный шепот Акима наложился на одновременное шептание со всех сторон: предки вводили потомков в курс дела. Кто тут, извините за выражение, из ху.
— Аким, а этот… Мончук. Он из лапарей?
— ???
— Ну, «мончес» — по-лапландски — красивый. Мончегорск, например.
— Ваня… а ты чего? И туда хаживал?! К лопарям?!
Факеншит! «Пападун попадёвый»! Географию, блин… А что ответить? — Нет, не хаживал, только лётывал, катывал и поездунил?
Отвечать не пришлось: пошло представление команд-участников.
«Альбус Дамблдор поднялся со своего трона и широко развел руки. На его лице играла лучезарная улыбка. У него был такой вид, словно ничто в мире не может порадовать его больше, чем сидящие перед ним ученики…».
Не Хогвартс. Совсем — «не». Да и откуда у нас, в «Святой Руси» эти глупые брито-масонские заморочки? Чтобы наш князь да хоть перед кем вставал с трона?! Бывает — перед сюзереном, епископом. Но мы-то… Мы ж подданные — чего перед нами вставать? Улыбка? — Улыбка была. Такая… елейно-вымученная. И рук он не разводил — исполнил лёгкое помановение дланью. Типа: ну давайте уж, раз пришли…
Знакомый мужик-веник в кафтане брусничного цвета…
Для знатоков: в 21 веке «брусничный» — красный, по цвету ягоды, здесь — зелёный, по листикам.
«Веник» развернул свиток, огладил бороду и возопил:
— Боярин! Доброжай! Колупай! Из Пропойска! С сыном! Третьим! Добробудом!
В старости парня будут звать с отчеством: Добробуд Доброжаевич… или — Колупаевич? Мда…
«Колупай» означает мешковатый, медлительный. Похоже. Не знаю, какой из этого парня вырастет «строитель добра» («будивельник» — строитель, укр.), но пока просто испуганная красная мордочка с растерянно бегающими глазами.
Пропойские боярин с сыном подходят к князю, кланяются. Кланяются в пояс, но боярин шапки не снимает. А мальчишка — сдёргивает. Потом, под шипение отца, снова напяливает. Снова кланяется, уже невпопад. Шапка валится, он её подбирает, снова надевает, пытается поклониться, но, от толчка отца в спину, снова теряет шапку, снова надевает… Этикет, однако. По залу прокатываются лёгкой волной смешки. Аким наклоняется к моему уху: