Карие глаза Африканта наполнились грустью. Именно из жарких рассказов Африканта Платоновича узнал я нехитрый словарь летного жаргона. «Юнкерс-87» — «лапоть» или «лаптежник», «Мессершмитт-109» — «мессер», «худой» или «шмитт», «Фокке-Вульф-190» — «фоккер» или «фока». Только постигнув этот язык наших соколов, стал я понимать то леденящие, то зажигающие кровь рассказы о скоротечных воздушных боях. На наших героев-летчиков мы вполне могли положиться. Взять, к примеру, моего славного Африканта. В «Огоньке» военного времени я нашел такую его характеристику под фотографией бравого усача:
«Тысяча пятьдесят восемь ночных боевых вылетов на бомбометание и сорок разведывательных полетов совершил Герой Советского Союза А. П. Ерофеевский. Бесстрашно наносит он удары по крупным объектам противника, важнейшим коммуникациям и жизненно важным центрам врага. По орудийным вспышкам, едва различимым теням и еще каким-то одному ему известным признакам он безошибочно «читает землю». «Не в бровь, а в глаз бьет Ерофеевский врага», — говорят о нем боевые товарищи…»
Сокол, да и только! Тысяча пятьдесят восемь ночных вылетов. Это еще летом сорок четвертого. Это, считай, по одному боевому вылету ежедневно в течение почти трех лет. Сколько еще вылетов сделал он за оставшийся год войны!..
Вот какие орлы летали на «небесных тихоходах»! Правда, Африкант Платонович почему-то не стал нашим пилотом. Однако командир авиационного полка выделил нам самых опытных, самых мужественных своих летчиков, с самой высокой техникой ночного пилотирования, с опытом посадки на партизанских площадках за линией фронта. В полку тоже знали, что речь идет о важном правительственном задании.
И капитан Ерофеевский и все летчики этого полка — они громко именовали себя ночным легкобомбардировочным. полком — тоже были готовы на все, только бы выполнить приказ Москвы. Лететь решили во что бы то ни стало: жизнь польских представителей была в опасности.
Правда, кое-кому в авиаполку казалось, что сложность обстановки в районе посадочной площадки не обеспечивает возможность успешного полета с посадкой, но майор Савельев сумел добиться согласия на полет у командира полка.
И вдруг снова авиаторов взяло сомнение: по последним данным, в конце апреля у немцев впервые появились на фронте, в авиаистребительном корпусе… радиолокационные станции!..
В двадцати километрах за фронтом
В Михеровском лесу шла лихорадочная подготовка к приему самолетов. Миколай Козубовский считал, что посадочная площадка подготовлена с соблюдением всех необходимых правил, — только бы самолеты скорей прилетели!
Почти ежедневно в урочище Михерово пробирались роты эсэсовцев в шапках-«фуражирках» и пятнистых маскировочных костюмах. Возвращались они под вечер, неся убитых и раненых «охотников за партизанами».
А партизаны Каплуна копали могилы в лесу. Боеприпасы в бригаде подходили к концу…
В этой небывало сложной обстановке каплуновцам неожиданно невольно помогли… англичане. Самолеты Королевских военно-воздушных сил Великобритании, прилетев из Италии, по ошибке сбросили в Михеровский лес десяток обшитых брезентом металлических контейнеров с обмундированием, оружием, боеприпасами и медикаментами, предназначенными для польских националистов, державших связь с правительством Сикорского в Лондоне. Каплун от души благодарил англичан за мундиры, пулеметы, гранаты и прочие ценные «подарунки», но, разумеется, и не думал отдать эту манну небесную адресату.
Наутро, когда эсэсовцы сунулись в лес, их встретил шквальный огонь из английских «стенганов» — автоматов системы Томпсона калибра 11,43 миллиметра. Причем в засаде были замечены люди в английской форме цвета хаки. Пожалуй, «викингам» могло померещиться, что англичане открыли второй фронт в… Михеровском лесу, на берегу Буга!
Видя, что на голодной партизанской диете поляки с каждым днем все заметнее худеют, Каплун распорядился выдавать им за счет Лондона усиленный паек — наравне с тем пайком, что получали раненые. Но паек этот вскоре опять уменьшился до нескольких сухарей в день. Каплуновцы пробирались в дальние деревни у Буга, но там, где не стояли эсэсовцы или венгры, рыскали бандиты-сечевики из армии «Полесская сечь» генерала Тараса Бульбы… Комбриг давно ушел бы из прифронтового Михеровского леса, если бы не приказ Москвы о переброске через фронт польских руководителей. И во имя боевой дружбы двух братских народов в ожидании наших самолетов стояли насмерть каплуновцы в Михеровском лесу. Многие партизанские могилы в этом лесу — залог бессмертия этой дружбы, братства по оружию.
В Михеровском лесу незримо шла затяжная битва — битва умов двух опытных противников — закаленного комбрига подполковника Каплуна и карателя группен-фюрера Герберта Гилле, командира 5-й дивизии СС «Викинг». Гилле разработал подробный план операции по расчистке своего тыла и выполнял его педантично и неуклонно. Его войска прочесывали леса квадрат за квадратом.
Днем и ночью кружили над Михеровским лесом «фокке-вульфы», «мессеры» и «юнкерсы». Они обстреливали лес из крупнокалиберных пулеметов, бомбили квартал за кварталом. Всюду, по всем просекам и тропам шныряла эсэсовская разведка.
А тем временем команды, выделенные из отрядов Николая Козубовского и Назара Васинского, продолжали расчищать тайную посадочную площадку доставленными с дальних хуторов топорами и пилами, заготавливали хворост для костров, прекращая работу и пропадая сквозь землю лишь тогда, когда мимо, в десятке шагов от партизан, проходили эсэсовские лазутчики.
Но следы свежей порубки невозможно было долго скрыть ни от наземной гитлеровской разведки, ни от воздушных разведчиков. СС-группенфюреру Герберту Гилле казалось, что он правильно понял намерения партизан. Он приказал своим летчикам сбросить над лесом листовки:
«Партизаны! Вы окружены. Ваше положение безнадежно. Ваше начальство ждет самолетов, чтобы удрать, бросив вас на произвол судьбы. Прекращайте сопротивление, выходите из лесу. Сдавайтесь немецким властям, и вы будете отпущены на родину…»
Каплуновцы были весьма признательны группенфюреру — он снабдил их неплохой бумагой, потребной для курева и других надобностей.
И по-прежнему без отдыха петляли по лесу каплуновцы, обманывая разведчиков из дивизии СС «Викинг». А когда все же сталкивались с эсэсовцами, четверо поляков, таких же голодных, измученных, как и партизаны, отстреливались из новеньких английских «стенганов» и вновь пропадали в зарослях…
«МАРЕК»: «11 мая мы отправили в Москву драматическую радиограмму, в которой сообщали, что находимся в тяжелом физическом состоянии, в самых неприятных условиях… Каждый лишний час мог оказаться критическим…»
«ТАДЕК»: «8-13 мая. Все строим аэродром, а ночью ждем самолета. Тягостные, безнадежные часы ожидания мы скрашиваем печеной картошкой. С каждым днем все мы голодаем все больше, потому печем и поедаем огромную массу картофеля. Едим его даже тогда, когда он сгорает в угольки. Кто-то философски заметил, что уголь весьма полезен для желудка…»
Это последняя запись в дневнике «Тадека», верного хроникера большого похода по вражьим тылам.
Самолеты летят через фронт
Подполковник Орлов-Леонтьев вынужден был окончательно отказаться от полета. Совсем скрутила его болезнь. Несмотря на режим радиомаскировки, введенный на «подскоке» с самого начала операции, он решил связаться с Центром. «Вова» передал Центру такую радиограмму: «13.5.44 не летали. При хорошей погоде 14 мая к Каплуну полетят «Спартак» и «Лена». Командиром группы назначается «Спартак». Он сориентирован после отправления на Большую землю четырех польских представителей остаться в тылу противника и вести работу самостоятельно. В соответствии с Вашими требованиями «Спартак» мною проинструктирован по стоящим перед его группой задачам. «Спартак» заверил командование, что поставленные группе ответственные задачи будут выполнены. 14.5.44. Леонтьев».