— А что толку, Алексей Владимирович? — флегматично пожимает плечами старший сержант. — Ну помахали бы мы еще пять минут. Дым бы разогнали, а запах? У генерала сами знаете какой нюх.
А в это время у штабной избы шофер начальника инженерных войск уже притормаживает машину. Штабные офицеры видят через окно направляющегося к ним генерала Кунакова с высоким худощавым майором, в котором узнают дивизионного инженера Черкасского-Невельского, недавно прибывшего в их армию из резерва инженерных войск фронта.
— Встать! Смирно! — командует подполковник и строевым шагом идет навстречу генералу.
В штабе инженерных войск армии обычно царит очень непринужденная атмосфера, ибо все офицеры его из запаса, до войны работали они инженерами на предприятиях Москвы, Киева и Львова. Да и сержанты, выполняющие здесь обязанности писарей и чертежников, — тоже бывшие инженеры и архитекторы, не успевшие получить перед войной офицерских званий. Почти все они числятся в штатах отдельного армейского саперного батальона, так же как и те рядовые и сержанты, которые несут охрану штаба. Между прочим, охрана тут тоже почти вся с высшим образованием. В Военном совете армии в связи с этим подшучивают над начальником инженерных войск, называя его штаб академией.
И офицеры, и сержанты этого штаба, когда нет посторонних, называют друг друга запросто по имени и отчеству, но в присутствии начальства показывают такие образцы строевой выправки, коим может позавидовать любой кадровый офицер.
Столь высокую дисциплину воспитал в них генерал Кунаков, служивший до войны помощником начальника одного из военно-инженерных училищ. Глядя на его довольно тучную фигуру, трудно поверить, что и сам он отличный строевик, но это действительно так. И от своих офицеров требует он безукоризненной выправки, не считаясь ни с какой обстановкой. Даже в траншеях оборонительных рубежей во время боев не упускает он случая упрекнуть за не слишком чистый подворотничок или плохо выбритую физиономию.
Вот и теперь весь штаб генерала Кунакова стоит перед ним «во фронт», а подполковник, не отнимая руки от козырька фуражки, докладывает, чем заняты его подчиненные.
— А провентилировать избу не успели? — хитро улыбаясь и демонстративно принюхиваясь, спрашивает генерал.
— Но ведь мы, товарищ генерал...
— Знаю, знаю, — перебивает его Кунаков. — Хотите уверить, что не курили, а я могу вам даже сказать, что именно курили. Ну да ладно, об этом после, а сейчас займемся делом. Товарищи сержанты, — обращается он к писарям и чертежникам, — вы свободны. Кажется, уже время обеда? Товарищ начальник штаба, распорядитесь, чтобы сюда никого не впускали. Прошу всех к столу!
Офицеры рассаживаются вокруг большого письменного стола начальника штаба, с любопытством посматривая на майора Черкасского-Невельского. Смуглый, высокий, чернобровый, он очень похож на кавказца. Известно, что до войны работал он горным инженером. На фронте командовал отдельным саперным батальоном. Был тяжело ранен, попал в госпиталь, потом в резерв инженерных войск фронта. А месяца три назад получил назначение на должность дивизионного инженера в войска генерала Кунакова. Ничем он как будто бы не отличался от остальных инженерных офицеров армии и вдруг предложил совершенно невероятный проект форсирования реки Гремучей.
Штабным офицерам известно, что Кунаков с Черкасским-Невельским вернулись из штаба фронта. Они с нетерпением ждут сообщения генерала о результатах поездки.
— Могу вас порадовать, товарищи офицеры, — произносит генерал Кунаков, откинувшись на спинку кресла, — операция по форсированию реки Гремучей в квадрате двадцать два — ноль пять штабом фронта в принципе утверждена. Шифрованное название ее — «пэ чэ эн». Дешифруется оно просто — «Переправа Черкасского-Невельского». Любители романтики могут расшифровать ее и по-своему. Ну, скажем, «прыжок через невозможное». Во всяком случае, это больше нравится самому майору Черкасскому-Невельскому.
— Я думаю, товарищи, что так интереснее, — смущенно улыбается майор. — И пусть это будет нашим девизом.
— Вам виднее, вы автор идеи этой переправы, — одобрительно кивает головой генерал Кунаков. — Условимся только не слишком часто пользоваться этим девизом. В какой-то мере он может рассекретить наш замысел. Ну, а как дело с разведкой немецкого берега в квадрате двадцать два — ноль пять? — обращается генерал к штабным офицерам.
— Разрешите доложить, товарищ генерал? — поднимается высокий, сутуловатый старший помощник начальника штаба майор Абрикосов.
Он неторопливо расстилает на столе крупномасштабную карту, раскладывает аэрофотоснимки, схемы наблюдений и журналы инженерной разведки.
— Вот все, что удалось собрать, товарищ генерал.
Многие из этих сведений были известны начальнику инженерных войск и раньше, но он снова внимательно просматривает их, задавая краткие вопросы то начальнику штаба, то кому-нибудь из его помощников.
— Каким методом определялась ширина реки?
— В основном саперным дальномером. Ширина ее невелика, поэтому погрешность при измерении не превышает одного процента.
— Сегодняшней ночью она уточнена еще и с помощью каната, — докладывает капитан Туманов, ведающий в штабе Кунакова инженерной разведкой.
— Товарищ Черкасский-Невельской, у вас будут какие-нибудь вопросы? — обращается начальник инженерных войск к автору проекта «ПЧН».
— Добытых сведений вполне достаточно, товарищ генерал. Я попрошу только приготовить для меня поперечный профиль реки в квадрате двадцать два — ноль пять, превышение берегов над уровнем воды и возможно более точные данные об их крутизне. Она определена пока лишь с помощью саперного уклонометра?
— Да, с помощью уклонометра Субботина образца тысяча девятьсот сорок второго года, — подтверждает капитан Туманов.
— Меня интересуют еще образцы грунта берегов и дна реки. А скорость течения желательно определить с помощью гидроспидометра.
Спустя четверть часа все окончательно уточняется, и начальник штаба дает задание капитану Туманову приготовить копии нужных майору Черкасскому-Невельскому документов. Прощаясь с майором, генерал замечает:
— Ну, а вы не тяните с переездом из вашей дивизии к нам в штаб. Перебирайтесь поскорее.
— Слушаюсь, товарищ генерал. Если успею, переберусь сегодня же. Надеюсь, ваши офицеры приютят меня где-нибудь?
— Об этом не беспокойтесь, — радушно улыбается подполковник Лежнев. — Я уже дал распоряжение поместить вас рядом со штабом.
Как только Черкасский-Невельской уходит, генерал отпускает обедать всех помощников начальника штаба.
— А вы задержитесь, — кивает он подполковнику.
Оставшись с Лежневым вдвоем, Кунаков ходит некоторое время по скрипучим половицам штабной избы, потом садится за стол и извлекает из-под кипы документов таблицу разведки немецких укреплений на берегу реки Гремучей.
— Все тут теперь более или менее ясно, кроме участка в квадрате двадцать два — ноль пять, — задумчиво произносит он, постукивая пальцами по краю стола.
— Вы ведь знаете неудачу с разведчиком Зыбиным, товарищ генерал...
— Да, да, я знаю. Полагаете, что он погиб? А может быть, попал в плен?
— Это один из лучших наших разведчиков, товарищ генерал, комсомолец, кавалер двух орденов «Славы». Такой живым не дастся. Скорее всего, погиб при перестрелке. Но мы готовим в разведку ефрейтора Голикова. Вы знаете его, товарищ генерал.
— А вот этого-то делать и не нужно. Немцев никоим образом не следует настораживать, чтобы не возникло у них ни малейших подозрений в особом нашем интересе к этому участку фронта.
— А если окажется, что именно там у них наиболее мощные противотанковые укрепления?
— Ну, это уже, дорогой мой, вопреки всякой логике! — усмехается генерал. — Согласно донесениям наших разведчиков, противотанковые заграждения у них имеются в местах наиболее вероятных переправ. Вот тут, например, по три ряда надолб, тут противотанковые рвы и эскарпы. Полагаете, что есть также и противотанковые минные поля?