Заметим, кстати: в эти годы в Приморье начиналось строительство лодок, на которых устанавливался БИУС «Узел». Первая такая лодка пришла к месту постоянного базирования во Владивостоке в 1980 году. К сожалению, Старос не дожил до этого дня, и его встреча с родным «Узлом» не случилась.
О главной цели дальневосточного прыжка – развёртывании новой микроэлектронной фирмы – Старос рассказывал неохотно, похоже, что с первых дней ему стала понятна невозможность реализации этой высокоинтеллектуальной идеи. Официальным флагом были работы, которыми Эрик Фирдман увлёкся незадолго до этого.
Старос возглавил лабораторию технических средств для систем искусственного интеллекта. Звучало красиво, но ничего конкретного за этим не стояло. Нужно было развивать, а точнее, создавать ещё одну крупную фирму, если не в масштабах Научного Центра, но хотя бы такую, как ЛКБ. Для этого нужна была команда, оборудование, огромные деньги и серьёзная поддержка на правительственном уровне. Но ничего этого не было.
Зато была масса свободного времени, занятия музыкой, музыкальный салон в Доме учёных. Анна Петровна вела передачи на телевидении, уроки английского языка для моряков загранплавания – большой подарок для приморского города!
Привлечь в Приморье способных молодых людей из Центральной России всегда было непросто – ведь это в два раза дальше от Москвы, чем Новосибирск.
Так что людей туда заманивали в основном обещаниями быстрого роста по академической иерархической лестнице - Член-корреспондент, Действительный член Академии наук СССР. Думаю, что это и сыграло решающую роль в дальнейшей жизни и, к сожалению, смерти Староса. Ему были предоставлены все обычные в таких случаях льготы, а, пожалуй, и гораздо больше обычных: хорошая квартира, пост в Учёном совете Центра, лаборатории для него и его спутника Эрика Фирдмана, а также отличная яхта польской постройки, да ещё на берегу Тихого океана – сбылась мечта всей жизни. Яхту он назвал «Кристина».
Вместе с родителями приехала жить во Владивосток их дочь Кристина с мужем и внучка Иванна – достойный результат сплетения американских и русских корней. Конечно, это неполная семья, но скучать некогда!
Но было ещё и неудержимое стремление стать хотя бы членкором, пусть даже это ничего и не изменило бы по существу – но ведь обещали, ведь это статус, признание того, что всё, что случилось с ним, начиная с 1944 года, когда он сделал первый шаг в неведомое под воздействием коммунистических идей и влиянием его друга Джо, по достоинству оценено страной, к ногам которой он бросил свою судьбу и судьбу всех своих близких.
Первая попытка стать членкором не удалась, всё надо начинать сначала. Через год, занятый переговорами и очередными обещаниями, – вторая попытка, и тоже с отрицательным результатом. А всего Уставом Академии разрешены три попытки, и в марте 1979 года – последняя попытка.
За пару недель до выборов я виделся с Филиппом Георгиевичем в Москве во время его приезда на заключительные переговоры с влиятельными людьми в Академии. Мы ужинали в любимом нами кафе на первом этаже гостиницы «Метрополь». Он рассказывал о расстановке сил в Академии, о том, что всё должно в этот раз получиться. Я старался всячески его ободрить, но это уже был не тот Старос, с которым я привык общаться, получая всегда заряд бодрости, идей, планов, вызывавших ответный творческий импульс. Это был усталый и почти отчаявшийся человек. Потом Филипп Гэоргиевич стал жаловаться на то, что его единственный ученик, который поехал с ним, Эрик Фирдман, бросил его, и ещё раз стал уговаривать меня поехать работать с ним на Восток. Я постарался не травмировать его ещё больше, но от предложения отказался. Я не мог начать говорить ему жалкие слова, что я подумаю, что может быть… Попрощался я с шефом с тяжёлым чувством. Помочь ему я не мог ничем.
А 12 марта мы узнали, что Филипп Георгиевич скоропостижно скончался от разрыва сердца по дороге в больницу Академии Наук. До голосования в Академии оставалось меньше двух часов.
Для всех нас известие о смерти Староса было ударом. Простились с Филиппом Георгиевичем достойно, есть всё же правила на Руси, которые никто не смеет нарушать. Панихида состоялась в актовом зале одного из институтов Академии Наук. Кажется, это был Институт Автоматики и Телемеханики. Официальных представителей Министерства электронной промышленности на панихиде не было. Однако было огромное количество работников Министерства, включая руководителей Главных управлений. Точно помню двух человек – Валентина Михайловича Пролейко, начальника Главного Научно-технического управления, и Ивана Александровича Комлева, одного из старейших руководителей Министерства, с которым Старос начинал работать ещё в Радиопроме и был с ним очень дружен.
За поминальным столом собралось очень много народу. Мне было доверено вести стол, или, как было принято говорить в старые времена, «тризну править».
16 марта в газете «Известия» был напечатан некролог, подписанный Президиумом АН СССР, Коллегией Министерства электронной промышленности СССР, другими уважаемыми организациями…
Берг увёз урну с прахом Филиппа Георгиевича во Владивосток. На могиле был установлен памятник по проекту Берга – куб из титана, опирающийся одним углом на стержень из того же металла, и плита из бело-розового мрамора, на которой было выбито то имя, под которым он жил в Союзе, умер и остался в нашей памяти – Старос Филипп Георгиевич.
Когда семья Староса перебралась в Ленинград, урна вместе с памятником была доставлена и перезахоронена на Большеохтинском кладбище. Памятник так и остался без изменений. Через много лет вандалы-бомжи украли куб из титана, могила превратилась в укор нам – живым ученикам и последователям Староса. Мы разработали новый проект памятника, сохранив его общую идею, но изменив конструкцию. Надгробная плита была сделана из красного, а куб – из чёрного гранита. Надпись на плите тоже была изменена – к этому времени уже стало известно и подлинное имя Староса.
Могила Ф. Г. Староса на Большеохтинском кладбище в Петербурге
Берг сделал очень многое для вдовы Староса и его детей. Ведь даже сохранить квартиру и назначить пенсию вдове было непросто – их брак не был зарегистрирован. Отдельная история – как Анна Петровна Старос снова стала Кэрол Дэйтон и получила право сначала повидаться со своими родственниками в Америке, а потом и уехать туда навсегда…
Как же сложилась судьба самого Берга после того, какой превратился в простого начальника лаборатории ещё при ликвидации ЛКБ?
Самое главное – Берг не потерял присутствия духа, и первым делом он решил отдохнуть. У него было несчётное количество отпусков, огромное количество мест, в которых он давно мечтал побывать, была «Волга», старая, неказистая, прогнившие части кузова которой без лишних переживаний заменялись кусками рубероида. Была также любовь к ночлегам в палатке, у костра. Но самое главное – Берг не терял своего вечного оптимизма.
Не терял Джо и своей духовной и личной близости со Старосом. Он встречался с ним в Москве, бывал и во Владивостоке. Никто никогда не узнает, как складывались их отношения. Слишком много было в их жизни несбывшихся надежд, ошибок, унижений и таких ударов судьбы, которые обычному смертному и представить себе невозможно. Всё это навсегда ушло в небытие.
Мне об этом напоминает фотография, которую подарил Берг Это даже не фотография, это силуэты, это ещё одно мгновение в их непростой судьбе. Но до чего же она выразительна, если ею завершить ряд таких трепетных мгновений, запечатлённых в книге и обошедших страницы других книр газетных публикаций, телевизионных программ.
На первом фото 1944 года мы видим двух молодых людей – жизнерадостных, уверенных в себе, для них нет пределов в амбициях, талантах и желаниях, у них впереди целая жизнь.
