— Айда, Жорик!
Еще тогда, не зная, какой оборот примет дело, Вебер сказал Вербицкому после их ухода:
— Зачем вы тащите всякую сволочь сюда?
— Приемная врача открыта для всех, — хитро подмигнув, ответил тот. Фамильярность подчиненного резанула Вебера, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Скажите, Вербицкий, вы родились в Баварии?
— Нет, в Силезии. А что?
— Ничего. Я просто хотел выяснить, на какой почве растут такие остолопы!
— Я... я не понимаю. В чем дело? — заплетающимся языком пробормотал Вербицкий.
— Собой вы можете рисковать, хоть в петлю лезьте, Вербицкий, но здесь я! — Он не повышал голос, но Вербицкий все испуганней втягивал голову в плечи.
— Здесь я! — продолжал Вебер. — А поэтому подумайте о том, что в случае... — он не отрывал глаз от лица Вербицкого, — в случае провала вы умрете раньше, чем русские оформят это в своих судебных инстанциях. Ясно?
— Ясно, шеф, — пролепетал врач.
«Безусловно, троекратное нападение на милицию в одну ночь не могло остаться без последствий. Если квартира Вербицкого еще не под наблюдением советской контрразведки, то будет. Ведь после нападения, как сказал Вербицкий, к нему наведывались „Быча“ и его компания. Значит, если участники нападения известны органам, то...». В это время он подошел к табачному киоску. Окинув взглядом витрину, протянул деньги:
— «Приму». — Он любил крепкие сигареты.
После первой затяжки на душе стало спокойней.
«Так или иначе, но судьба пока на моей стороне, от самой границы. Если нападут на след, то Вербицкого придется убрать, ведь он знает, кто я».
Не дойдя одного квартала до улицы, которая ему была нужна, он свернул за угол. Начал накрапывать дождь. Вебер ускорил шаги, но через минуту вынужден был поспешно нырнуть в ближайший подъезд, у дверей которого висела размашистая вывеска «Оптика. Мастерская». Теперь дождь шел сильными струями. Брызги залетали в темный подъезд. Вебер отошел вглубь и с недовольной миной наблюдал за видимым участком улицы. Пробегали, перепрыгивая вспененные лужи, редкие пешеходы и исчезали из поля зрения.
— Фу, черт! — раздалось в подъезде. Вебер мгновенно напрягся: кто-то есть за спиной. Стараясь выглядеть как можно безразличнее, оглянулся: у стены стоял человек в синем костюме. Он застегивал носкодержатель. После нескольких неудачных попыток свести оба конца резинки ему это удалось. Человек выпрямился и, достав носовой платок, вытер им мокрое от дождя лицо.
Словно головокружительная пропасть разверзлась у ног Вебера. Память мгновенно воссоздала картину недавнего прошлого: опаленный куст шиповника и около него два лежащих человека. Лицо одного было в крови, но зато лицо другого Вебер запомнил хорошо.
Он! Он! Он! — гулко отбивало сердце...
Дождь между тем почти прекратился, только редкие крупные капли еще лениво шлепались на асфальт. Большая черная туча ушла на восток, и уже блеснул голубой клочок неба. Человек невозмутимо вышел из подъезда и пошел по улице. Спустя несколько мгновений Вебер выглянул ему вслед. Человек не оглядывался. Глубже натянув шляпу и немного наклонив голову вниз, Вебер вышел из укрытия.
Если люди говорят умирая...
Громов шел к Вербицкому, на ходу обдумывая избранную им роль. После свидания с Дороховым он долго и внимательно рассматривал в зеркале свои зубы: нужно было отыскать в них какой-либо изъян, который мог бы послужить поводом к посещению врача. Но все зубы были в полном порядке, и на «камни» тоже никакого намека. Тогда и родилась у Громова мысль искусственно вызвать необходимость посещения врача. Для этого он замазал зубы смолой.
Объяснение врачу было подготовлено такое: «Приехал друг из Сибири и угостил „серкой“, которую там жуют наподобие американского чуингвама. А „серка“ оказалась простой смолой и никак не отчищается. Помогите. В амбулаторию стыдно идти — смеяться будут».
Громов вошел в ворота дома и направился к двери, ведущей на 2-й этаж. Перед лестницей он вдруг остановился и, словно вспомнив что-то, стал внимательно осматривать свой костюм. Вид его был далеко не блестящий.
«Нельзя же этаким утопленником являться к врачу. С острой болью — другое дело, но чистить зубы можно и без спешки. Солнце светит — через часик, а то и раньше, костюм будет сухой».
Придя к такому решению, Громов повернулся назад. На улице было почти пустынно. Только в конце ее стояла грузовая машина, и двое рабочих не спеша укладывали на нее кирпичи. Краем глаза Громов заметил при выходе, что кто-то вошел в соседний двор. Он повернул за угол и начал спускаться к набережной.