В купе было только два пассажира — Протасов и Глазунов. Да и в других — чувствовалось, что курортные месяцы миновали, — пассажиров было мало.
Глазунов отложил «Огонек», посмотрел на часы.
— Ого! Уже семь часов едем!
Протасов откинул с лица газету, приподнялся на локте:
— Что?
— Ничего. Убаюкало тебя? Это полезно, сонная терапия.
Протасов зевнул и сел на постели, поджав ноги.
— Перекусить надо, а? — сказал он.
— Рановато, пожалуй, — ответил Глазунов, укладывая в офицерский планшет содержимое бумажника.
Протасов сонливо и рассеянно смотрел в окно.
Уложив документы, Глазунов щелкнул кнопками и, накрутив длинный, тонкий ремень вокруг планшета, сунул его под подушку.
— Бр-р-р! Сыро, холодно, ветрено. — Протасов поежился и отодвинулся от окна. — Пойдем все-таки пообедаем? А?
— Ладно. Сейчас умоюсь, и пойдем.
Глазунов взял полотенце, мыльницу и вышел из купе.
...Причесываясь, Глазунов внимательно рассматривал себя в мутноватом от сырости зеркале. Улыбнулся и сам себе вполголоса сказал:
— Итак, ложимся на заданный курс к неведомой цели. — Потом достал из бокового кармана кителя маленькую коробочку, открыл, взял из нее какой-то шарик, похожий на витаминизированное драже, коробочку бросил в унитаз и нажал смывную педаль. Понюхал шарик, лизнул, бросил его в рот, проглотил и запил водой из умывальника.
Осенние сумерки приникли к окнам вагона. Колеса выстукивали торопливый однообразный мотив.
Летчики заказали порционные блюда, пришлось ждать. Протасов бесцельно бросал свернутую воронкой бумажную салфетку, целясь попасть в графин. Глазунов невидяще смотрел в темные окна.
Неловко повернувшись, майор задел столовый прибор: вилка, звякнув, упала на пол. Глазунов смущенно посмотрел на подходившую к столику официантку, быстро отодвинул стул, резко нагнулся, чтобы поднять вилку, но, громко охнув, схватился рукой за правый бок, а головой приник к столу.
— Что с тобой, Петя? — бросился к нему Протасов.
Подошла испуганная официантка.
— Что с вами?
— Уу-оо-х! — глухо застонал Глазунов. И, осиливая боль, перехватывающую дыхание, сказал: — По-мо-ги-те вы-ыйти...
Официантка подхватила его под левую руку.
— Берите, товарищ, с той стороны! — не очень вежливым тоном сказала она Протасову. — Нужно вывести в тамбур, на свежий воздух.
Глазунова вдруг начало тошнить, лицо резко побледнело.
Протасов, придерживая его за правое плечо, растерянно приговаривал:
— Ну что такое, что такое...
Появился начальник поезда.
— Заболели, товарищ майор? — соболезнующе спросил он, наклонясь к Глазунову. Начальник уже успел узнать у официантки, что майор ничего не пил и не ел — значит, просто какой-то приступ.
— Сейчас я сообщу в М. Там вас снимем, товарищ майор. Потерпите.
— Уу-ах! — Глазунов скрипнул зубами, плотней прижал руку к правому боку.
В М., куда прибыли через полчаса, поезд еще не совсем остановился, а в вагон № 6 уже прыгнул врач. На перроне стояли два санитара с носилками.
Осмотрев Глазунова, врач сказал:
— Снимать будем, товарищ майор. Острый аппендицит. А с ним шутки плохи.
Вошли санитары.
— Я, Петя, с тобой выхожу. Буду ждать, пока поправишься, — заверил Протасов.
Глазунов сделал попытку запротестовать, но Протасов обиженным тоном сказал;
— Не спорь! Я выхожу.
Глазунов слабо улыбнулся. Его положили на носилки.
Протасов снял свой и его чемоданы, откинул подушку на постели Глазунова и, взяв планшет, одел его через плечо. Минуту спустя он шел за носилками по перрону.
Пять «золотых пилюль»
На следующий день утром Протасов нервно ходил по маленькому вестибюлю городской больницы, ожидая известия о состоянии Глазунова. «Бог дал, бог взял, — со злостью думал Протасов. — А тут случай дал, случай и взял. Черт побери. Остается всего две недели до двадцать пятого»...
— Кто к больному Глазунову? — спросила пожилая старушка-санитарка, выйдя в вестибюль.
Протасов быстро подошел к ней.
— Я к Глазунову, сестра. Как он?
— Вас просит к себе дежурный врач, — не отвечая на его вопрос, сказала санитарка. — Оденьте халат.
Протасов набросил на плечи короткий с ржавой отметиной больничный халат, пошел за санитаркой.
Врач сидел за столом и что-то писал.
— Тихон Владимирович, — сказала санитарка, — вот к больному Глазунову товарищ.