За соседним столом у зуммера что-то писал разводящий старшина Ковалев. Молчали. Вдруг Никитин оживился и, опуская руку на ферзя, с веселым злорадством произнес:
— Ну-ка, Вася, попляши! Шах! Вилка!
Громов улыбнулся:
— Один мой ошибочный ход и...
Звук зуммера не дал ему договорить. Мгновенно все были на ногах. Лампочка № 4 смотрела на них красным тревожным глазом, тревожно и монотонно продолжал кричать зуммер.
— На четвертом! — Уже на ходу бросил Ковалев.
Хлопнула дверь, и все трое исчезли в темноте...
...Нарушитель шел на север. Шел быстро, не останавливаясь, как зверь, преследуемый лесным пожаром.
Старший секрета сержант Криуша молча указал Никитину и Громову, догнавшим его, в темноту, откуда смутно доносились шорохи и легкое похрустывание сушняка. Никитин кивнул: «Вижу!»
Старшина Ковалев и сержант Криуша повернули назад, к границе, а Никитин и Громов, не столько вглядываясь, сколько вслушиваясь в темноту, двинулись дальше. Лишь несколько раз, когда заросли редели, им удалось угадывать расплывчатый силуэт шагах в пятидесяти от себя.
Когда мрак рассеялся, преследователи по-настоящему увидели своего «подопечного». Правда, еще трудно было разглядеть, во что он одет, но теперь его долговязая фигура вырисовывалась так ясно, как это бывает на пустом киноэкране, когда что-нибудь попадает в полосу света от проектора.
Пришлось увеличить расстояние: опасность упустить врага из поля зрения миновала, а возможность обнаружить себя возросла. Теперь нарушитель находился так далеко, что даже в рассветной тишине не доносились звуки его шагов.
Он был завидно натренирован в ходьбе: имея за плечами около двадцати километров пути по пересеченной лесной местности, нарушитель шел все в том же быстром темпе, взятом им от самой границы.
Он торопился, зная, что преследование начнется рано или поздно. Нужно было проскочить опасную пограничную зону, а там, в долине, густо усеянной селениями, курортами, в оживленном движении поездов и автомашин, среди тысяч людей — попробуй кто его найди! Торопиться, черт возьми, стоило!
«Лети, хоть до ночной звезды, а быть тебе без бороды», — негромко продекламировал Никитин, потный, с прилипшими к одежде листьями. Громов настороженно оборвал шутку: «Тихо!» — нарушитель остановился так внезапно, словно его выключили. В следующую минуту «подопечный» удивил их еще больше: он начал раздеваться.
— Что это, никак загорать решил «курортник?» — шепнул Никитин и посмотрел на часы: — Без четверти одиннадцать, самое время...
Нарушитель снял уже пиджак, рывком стянул рубашку. Под ней оказалась желтая заблестевшая на солнце безрукавка, видимо, из кожи. Он снял и ее.
— Упарился, — комментировал Никитин. — Немудрено — тридцать километров отмахал рысью.
— Смотри, раздумал загорать, — тронул Никитина за плечо Громов.
Теперь «курортник» быстро одевался. Натянув пиджак, он поискал что-то глазами вокруг, взял длинный сухой сук и начал ковырять землю. Сейчас был хорошо виден его вытянутый профиль, скошенный назад лоб с прилипшей к нему прядью белесых волос. Работал он быстро и энергично. Кончив копать, отшвырнул палку и руками, как лапами собака, начал выгребать куски бурой слежавшейся листвы. Затем что-то положил в ямку и вновь засыпал ее. Осмотрелся, собрал охапку недавно опавших листьев и присыпал сверху. Потом вытер платком руки, отряхнул костюм и быстро пошел своим прежним курсом на север. Там уже виднелись просветы между кустами — лес кончался.
Громов сделал попытку встать, но Никитин остановил:
— Погоди, пусть уйдет подальше, посмотрим, что он там маскировал. Все равно сразу идти нельзя: там равнина, как ладонь, — заметит в два счета...
Они полежали еще немного. Над ними висели созревшие ягоды шиповника, похожие на крупные капли крови, готовые вот-вот сорваться...
— Пошли! — сказал, поднимаясь, Никитин.
Через три минуты они стояли возле тайника нарушителя. Что и говорить, он был замаскирован отлично, под ровной густой осыпью листьев угадывалась твердая земля. Только наметанный глаз мог заметить маленькую неровность...
Никитин начал разгребать листья. Тревожная мысль пронзила Громова. Он быстро шагнул к другу и сказал...
Чертова кожа
— Что вы сказали? — спокойным, но суровым голосом задал вопрос Дорохов, глядя на забинтованный лоб Громова.