— Стой, не все разом, по очереди.
Степан подсел первым. Поправил съехавшие на нос очки, скосил близорукие добрые глаза, негромко заговорил:
— Помнишь, Джега. Я тут хотел с тобой, это самое, серьезно поговорить. У меня, понимаешь, чего-то с профтехкружком слабовато. Я, что ли, не сумел их заинтересовать, или ребята развихлялись, но факт — кружок слабо посещается. Я, понимаешь, думаю, что тут дело ясное: не можем мы без определенной комнаты, без пособия, без денег вести интересно занятия: я, понимаешь, готов принять на себя некоторую вину, но, это самое, трудно, понимаешь, трудно работать при таких условиях.
Мишка Поспелов, щелкая кедровыми орешками, подсел.
— Что, Степан, запорол с кружком?
Степа покраснел, дернул рукой очки.
— Не треплись, Мишка, и не мешай.
Джега положил руку на стол.
— Я думаю, Степа, мы вот что сделаем. В кассе коллектива ни копья, но пособия мы даром достанем в губоно у Спирова и в губпрофсовете. Потом надо хорошего лектора, ну, скажем, возьми Игнатьева. Теперь назначим сбор, предположим, в пятницу. Напиши плакаты, да побольше, расклей по цехам, в проходной, в клубе. Кроме всего прочего, сколько нас здесь? — семь душ. Ну, вот! Каждый из нас не только сам придет, но приведет с собой еще двоих. Есть такое дело? Итого двадцать один человек. Пока остановимся на этом. А потом придумаем, что дальше делать.
Степа радостно заерзал на стуле.
— Ты вот что, дай-ка мне сейчас записку, я побегу к Спирову.
Джега быстро набросал несколько слов. Складывая записку, он уже говорил с кем-то, перегнувшимся к нему через край стола. Рявкнул телефон. Коллектив наполнялся все новыми посетителями.
К вечеру почуял Джега — тяжелеет голова и в левом виске постукивает. Досадливо поморщился. Осталось это после контузии на фронте. Раз в полтора-два месяца страшная головная боль валила Джегу замертво в постель. Лекарств против этого никаких — разве что тишина… Сегодня не хотел Джега сдаваться, но постукивание перекинулось на второй висок. Он стал мучительно поводить левым глазом.
Петька приметил, понял, в чем дело, бросил строчить, заправил свой блокнот в карман и кивнул Джеге:
— Айда домой без проволочки. Собирай монатки!
Заботливо уложил джегин портфель, шапку ему перекинул, вытащил насильно из-за стола, разлучив с долговязым парнем. До дому шли медленно, молча. У калитки Петька осторожно пожал Джеге руку:
— Ну, выздоравливай, да не скучай, парень.
У себя Джега не зажигал огня, улегся, не раздеваясь, в постель и сразу погрузился в тяжелое забытье. Мысли сбились в кучу, как стадо овец перед грозой. Открылась черная зияющая яма — ничего в ней, кроме мути и мертвой пустоты.
Сколько времени прошло в этом тупом оцепенении, не знал. Сквозь стукотню в голове услышал другое постукивание. Не понял сперва, потом с трудом дошло до сознания, что стучат в дверь.
Двинул налитой болью головой. Промычал что-то. На пороге Юлочка. Закачалась постель. Скрипнув зубами, сел на край. Комната ходуном заходила. Потолок прямо на голову плюхнулся. Табуретка в один угол прыгнула, в другой, завертелась, вместе со столом ножками сцепившись. Потом все, перемешавшись, ахнуло в темную дыру и скрылось из глаз. Застонав, рухнул Джега на кровать, а когда открыл глаза, встретил в упор заботливый взгляд васильковых глаз.
— Что с вами? Вы больны? Один… Какой вы бледный! Лежите смирно! Постойте, вам холодно?
Подвинула подушку, набросила на ноги пальто. Маленькие руки оказались удивительно ловкими, быстрыми и заботливыми. Джега смотрел остановившимися глазами. Сердце прыгало как грузовик на ухабах. Откуда, из какой преисподней ворвалась она в его глухой угол? Юлочка как будто угадала его мысли.
— Не удивляйтесь моему приходу. Я ведь тоже от больного. Гриша слег. Воспаление легких. Простудился, упав в воду. Во что бы то ни стало настаивал, чтобы вас известили. Ему там кружок какой-то поручен. Он все бредит им, клянется, уверяет, что впредь работу будет вести хорошо. Тяжело слышать… А вы-то… вы-то что? Ай, герой!
Покачала головой, заботливо сморщила лоб, слабо улыбнулась.
— Но что с вами такое?
Шевельнул чуть заметно головой.
— Голова? Где? Виски? Невралгия?
Тронула легкими пальцами волосы, подвинулась вплотную, положила руки на голову, прижала к вискам. Нежный аромат скатился к ноздрям Джеги. Рванулся отяжелевшей головой и не мог уйти.
— Стойте, звереныш. Я же не съем вас. Глупый…
Медленно провела руками по лбу один раз, другой. Джега затих и смотрел, не отрываясь, в опрокинутую потемневшую синеву ее глаз. Тихо скользили белые легкие ладони по лбу, по вискам, одна за другой вперегонки. И от этих скользящих движений Джеге делалось легче. Жилки на висках прекратили мучительную пляску, укрощенные беглой лаской рук. Голова стала легкой, неощутимой. Джега закрыл глаза и погрузился в набежавшую сладкую дрему.