«Ишь, одна кровь» — неприязненно подумал Джега и постарался поскорей покончить с обедом. Но напрасно пытался он спастись в своей комнате. Не просидел он за столом и пяти минут, как в дверь постучались, и за ней пропело:
— Можно?
— Эге! — хмуро бросил Джега и увидел на пороге раскрывшейся двери высокую затянутую фигуру.
— Простите, что нарушаю ваш послеобеденный отдых. Вы не будете, надеюсь, на меня в большой претензии, я отниму у вас не больше пяти минут и, если разрешите, присяду вот здесь у стола.
Джега заерзал, засуетился, пододвинул коробку «Сафо» и проворчал:
— Курите.
Чуть заметная усмешка пробежала по накрашенным тонким губам.
— Благодарю вас, я не курю. Я ведь придерживаюсь на этот счет старых, отсталых взглядов и думаю, что женщине курение не к лицу.
Джега следил за ее мерной легкой речью, за мелкими, круглыми движениями рук, за покачиванием маленькой головки и чувствовал, как дуреет он и тупеет с минуты на минуту от этой ненужной игры.
— Вас можно поздравить, товарищ Курдаши, с хорошей женой. Сейчас это большая редкость. Юлия редкая девушка и стоит того, чтобы ее любили.
Суп, съеденный за обедом, явно подступал обратно к горлу Джеги. Резко двинув стулом, он заворчал и схватил папиросу, бросив только-что докуренную. Тошнотворный поток сладких речей заливал его целиком.
— Но не думайте, что только одно желание поздравить вас с хорошей женой и Юлочку с хорошим мужем, если верить ее письмам, привлекло меня сюда. У меня к вам есть дело, очень серьезное дело, и вы догадываетесь, верно, какое.
Джега упрямо мотнул головой:
— Нет, не догадываюсь.
Женщина склонилась немного вперед и снова заговорила.
— Вы ведь знаете, какое страшное обвинение висит над Гришей. Когда я услышала об этом впервые, я не поверила, вы это понимаете, конечно. Как можно себе представить Гришу в роли… в роли… словом, чтобы он это сделал… Тут какое-то большое недоразумение. Гриша никогда не мог сделать того, в чем его обвиняют. Я знаю хорошо этого мальчика. У нас в семье не может быть убийц. Повторяю: это страшное недоразумение, ошибка; понимаете — ошибка! И я приехала, чтобы постараться разъяснить эту ошибку. Я не могла вырваться сюда раньше, но теперь я буду хлопотать за него. Пойду к следователю, к прокурору, поеду, если надо, в Москву к Крыленко — словом, так или иначе добьюсь справедливости. И вот я надеюсь… в своих печальных хлопотах… найти у вас помощь… и поддержку. Вы ведь хорошо знали Гришу, он ведь даже был комсомольцем… если я не ошибаюсь… И потом вы теперь до некоторой степени родственники. Вы можете очень многим помочь. Юлочка говорит, что вас в городе хорошо знают, вас ценят, вам верят. Одно ваше слово может значить больше, чем сотни моих. Мне жаль мальчика.
Джега видел, что она будет говорить много и долго; что под пестрыми шелковистыми тряпками, болтающимися у нее на груди, она принесла целую груду таких аргументов, что уговаривание будет длительным. И, проглотив тошнотворную горечь в горле, он, резко и грубо прервав ее, сказал:
— Простите… это… Ну, словом, я никуда не пойду и никаких таких слов говорить не буду.
Женщина выпрямилась, и в глубине ее холодных, чуть прищуренных, глаз зажглись злые огоньки.
— Позвольте… Почему? Разве это вас так затруднит?
Джега встал, не давая ей говорить.
— Ни к чему.
— То-есть как ни к чему? Что вы хотите сказать?
Джега взревел:
— То-есть так. Понимаете — так! Так что нашкодил ваш Гришка, и суд советский и советские органы разберутся, чего он стоит. Я им доверяю, и вмешиваться в их действия не имею права и не хочу. Поняли или нет?
Женщина встала. Она выпрямилась во весь свой рост. Сверкнули ослепительно ногти, забегали в смятенье паучьи щупальцы по пестрым лоскутьям на груди. Тонкое лицо покрылось проступившим сквозь слой пудры лихорадочным румянцем. Закусив тонкую губу, стояла она мгновение молча, захлебываясь негодованием. Потом вздрагивающим голосом выпалила:
— Прошу не кричать. Я слышу и так. Жаль, что я обратилась к вам с человеческой просьбой…
Перевела дыхание, сверкнула глазами.
— Теперь я вижу, что Гриша в такой компании мог действительно свихнуться. Только комсомол мог привести его к такому состоянию. Вы… вы… все таковы… хамы.
Побледневшая и прямая, вышла она из комнаты, оглушительно хлопнув за собою дверью.