Выбрать главу

Женька стояла с выпученными глазами и упавшим сердцем.

Как их много, этих одинаковых пискливых серых комочков! А что, если они все перепутаются? А что, если ее Плехан затеряется среди этих пятидесяти комочков!? Она не успела дать себе ответ на этот вопрос — ее заметили и тотчас же выпроводили за дверь.

Она осталась решать свои ужасные сомнения перед большой закрытой дверью. Плач доносился оттуда как тоненький мышиный писк. Минуту она стояла полная сметения. Потом улыбнулась и тряхнула шутливо головой:

— Ништо. Не затеряется. Все свои, советские — разберемся.

Так жила Женька эти дни — обновленная, омытая до самых потаенных глубин обретенной ею радостью. Такой видел ее Степа теперь постоянно, навещая ее в больнице, такой видел ее и сейчас, пробегая по морозным заиндевелым улицам, такой внес ее Степа в прихожую к Джеге забежав навестить его и разрядить накипевшее в нем самом желание выговорить кому-нибудь то, что носил он в эти дни в себе. Но в Джеге он нашел плохого собеседника. Он был хмур и замкнут в себе. Причиной тому послужила история, случившаяся час назад. Началось с небольшого. За ужином Юлочка уронила тарелку на пол. Уронила и с досадливой гримаской чертыхнулась.

Джега усмехнулся, поднял на нее удивленные глаза:

— Вот так раз, и ты чертыхаться умеешь? Не знал.

Юлочка зло блеснула глазами:

— Да, умею.

Удивился еще больше недоброму блеску глаз, но теперь уже про себя сказал:

— С чего это она обозлилась?

А Юлочка с каждой минутой все темней и молчаливей. Еще сдерживаясь, закусив губки, но уже сами руки двигали вещи по столу резкими короткими рывками. Хмурила тонкие брови над страницами, но не одной не повернула. Сложила руки перед собой, вдруг, не подымая головы, спросила:

— Почему у тебя на столе обвинительный акт и другие бумаги по гришиному делу?

Джега чуть сбиваясь, отозвался:

— Да я же общественным обвинителем выдвинут райкомом по его делу! Все сказать тебе хотел, да за делами забыл.

— Напрасно!

Джега смущенно почесал за ухом, не спуская глаз с прямого пробора склоненной юлочкиной головы.

Минуту молчали, потом, все не поднимая головы, Юлочка с тихой дрожью спросила:

— И ты будешь обвинять?

— Придется… назначили… Что же, отказываться?

— А почему бы и не отказаться? — Голос юлочкин подскакивает, спотыкаясь о слова.

— Как же я? Райком выдвигает того, кого нужно. Дисциплина, брат, ничего не поделаешь. Я сам в коллективе держу в лапах вожжу во́ как! Разве мы можем иначе? Нюни распускать не приходится.

Юлочка подняла голову. Подняла рывком, уронив обе руки ладонями на стол. Увидал Джега перед собой налитые слезами глаза и за слезами холодную злобу.

Обрываясь, вскрикнула:

— Нет, не будешь обвинять!

У Джеги глаза наружу полезли. Оторопело спросил:

— Как не буду? Почему не буду?

Встала, громко сдвинув стул в сторону, и звонко выкрикнула трясущимся ртом:

— Так, не будешь — и все. Я не могу допустить, чтобы в моей комнате, чуть не с моей помощью, писалась обвинительная речь против Григория. Он ни в чем не виноват. Он мой брат. Всё это глупо и нелепо. Это абсурд. Ты не смеешь. Этого не будет, не будет!

Слова сыпались все быстрей, подбородок вздрагивал сильней. И рот двигался косыми, широкими судорогами.

Джега вскочил, будто кто поддал ему в зад коленкой. Горячая волна крови прихлынула к щекам.

— Ты оставь это, Юлка. Там разберутся, виноват или нет. Если бы он мой брат был, я бы тоже против райкома не пошел. Слышишь!? И так я слюнтяем стал.

— Ты… ты слюнтяй? Это упрек? Я тебя сделала слюнтяем? Это тебе твои милые друзья напели? Ты должен на мне заработать репутацию стойкого комсомольца! Спасибо! Это подло… подло… Ты не смеешь.

Теперь Джега закричал:

— Да ты одурела, что ли!

Это все, что он успел выкрикнуть. Голос его утонул в резком заливистом крике Юлочки. Она опустилась на пол и, сжав у лица руки в кулаки, кричала, верней — не кричала — визжала, скрипела, захлебываясь криком. Голос ее с каждым мгновением становился резче и нечеловечней и заколебался на высочайшем фальцете. На секунду крик упал, оборвавшись, а затем родился вновь, но уже ниже, в самой груди Юлочки, и уже это был не крик, не визг, а вздох, уханье, тяжелое разрывающее грудь на части, прерывающее дыхание и биение сердца. Юлочка ухватилась руками за грудь и повалилась на бок как мешок.