Игги перестал хрипеть, свист становился все тише, хватка ослабевала. Феликс подумал, что другу стало лучше, что приступ, вероятно, закончился. Он встал на ноги, а Игги упал ничком на каменную плиту и больше не двигался. Совсем. Феликс положил руку ему на спину. «Эй, Игги… Игги!» Но Игги не дышал. Феликс двумя пальцами проверил пульс, как в детективных фильмах, которые они смотрели вместе. Пульс не прощупывался. Он надавил сильнее. Должен же быть пульс! Должно чувствоваться биение сердца! Не может же быть такого, что сердце Игги остановилось. Они же только играли, всего лишь играли. Он тряс его, переворачивал, но Игги никак не реагировал; он лежал без движения на крыльце Ежевичного дома. Феликса бросило в жар, он попятился назад, сел на велосипед и помчался по лесной тропе к проселочной дороге, к телефонной будке за заправкой, бросил в щель одну монету, вторую, набрал один один ноль, прижал трубку к уху, раздался гудок, ответила женщина. Феликс старался говорить тонким голоском, маскируясь под маленькую девочку: «Кто-то проник в Ежевичный дом, который в лесу, за заправкой. Я слышала выстрелы». Женщина спросила его имя, но он быстро повесил трубку и зарыдал. Сопли текли по подбородку и капали на пуловер. Он хотел их вытереть, но не нашел чем. Он не знал, что делать дальше. Оставаться в телефонной будке нельзя — стены прозрачные, и каждый мог его видеть. Игги. Перед глазами мертвый Игги. Каменный пол, широко распахнутые глаза, рюкзак с бесполезным хламом. Продрогший, мокрый от пота, в соплях, Феликс сел на велосипед и поехал обратно в лес, едва разбирая дорогу сквозь слезы. Он спрятался за куст пионов подальше от дома.
Вскоре прибыли двое полицейских — женщина и мужчина. Они остановили машину прямо у крыльца, выбежали к Игги, стали его трясти, как это делал Феликс до них, проверили пульс и растерянно огляделись. Женщина что-то сказала по рации, в ужасе закрыла рот рукой, села в машину и захлопнула дверцу, словно не хотела иметь ничего общего со всем этим. Мужчина вошел в дом, поднялся на второй этаж — Феликс видел его тень. Вернулся он с рюкзаком Игги, отнес к машине. Женщина вышла и положила рюкзак на крышу машины, порылась внутри, достала кошелек и отдала его коллеге, затем вытащила пенал. Из пенала она вынула карандаши и что-то покрупнее, зеленое. Сердце Феликса ушло в пятки. Это был ингалятор. Женщина снова доложила что-то по рации. Через какое-то время приехала скорая. Феликс не знал, как долго он просидел в кустах не двигаясь. Когда Игги положили в серый мешок и застегнули над его лицом молнию, Феликс до конца осознал, что его друг умер. Что он его больше никогда не увидит. У него затекли ноги, его искусали комары, однако он не шевелился и продолжал сидеть на корточках среди цветов, пока не вышло время тренировки по футболу.
Дома он сел ужинать как ни в чем не бывало. Рассказывал родителям, как прошла тренировка, что команда противника играла нечестно, выдумывал подробности, чтобы звучало как можно убедительнее. Его мать была в приподнятом настроении, говорила о клубнике и о том, что началось лето, что расцвели пионы и что можно снова оставлять на ночь окно открытым. Феликс давился, глотая спагетти, но не подавал виду и продолжал есть, поскольку с тренировок всегда приходил голодным. Чтобы не выдать себя, съел еще кусок клубничного торта со взбитыми сливками. Чуть позже в ванной его рвало, он старался не шуметь: стены были тонкие. Не так-то легко блевать беззвучно. Однако родители ничего не заметили. По телевизору шла викторина, и они сделали погромче. «Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее, — сказала мама, укладывая его спать. — Завтра будет солнечный день». Феликс лежал без сна, смотрел в потолок и видел мертвого Игги.
Было уже темно, когда зазвонил телефон; тихий голос матери, потом отца; телевизор выключили; к двери приближались шаги. Родители вместе вошли в его комнату, чего раньше никогда не случалось. Мама села на край кровати, отец стоял у изножья, опираясь на деревянную спинку. «Птенчик, нам нужно тебе кое-что сказать, — начала мама. — Сейчас будет нелегко, ты должен крепиться». Феликс приподнялся на локтях. Он смотрел, как шевелятся губы матери, слышал, как она говорит, что Игги нашли в лесу, что он, по всей видимости, влез в Ежевичный дом, где было много пыли, и его бронхи не выдержали. Что теперь он на небесах. Феликс застыл. Он смотрел на планеты на покрывале — Плутон, Марс, Уран, пятно от лимонада рядом с Юпитером, оставленное Игги, когда он заходил в начале недели к Феликсу посмотреть фильм. Мама придвинулась к нему, обняла, прижала его голову к груди. У него никак не получилось заплакать, слезы не шли. Мама отпустила его. «Ты что-нибудь знаешь об этом?» — спросила она. Феликс помотал головой. Расспрашивать дальше она не стала. Отец не проронил ни слова о смерти Игги, ни в ту ночь, ни после. Полиция не расследовала это дело, никто не сомневался, что Игги был в лесу один. Через неделю они пошли на похороны, поставили на могилу динозаврика с качающейся головой, потом на поминках ели картошку фри и куриные крылышки — Игги их обожал. Мать Игги долго не выпускала Феликса из объятий и говорила, что он может забрать себе все, что захочет, любые игрушки.