Сайлас покачал головой и протянул ему новую бутылку.
— Я же знал, что Ману особенная, — сказал Финн. — Я с самого начала это понимал. Но я не знал, что настолько…
— Вот почему я не ввязываюсь во все это дерьмо. В отношения и прочую ерунду. Не по мне это. Ненавижу момент, когда понимаешь, что сложившийся у тебя образ не соответствует человеку, стоящему перед тобой. Я просто не захожу так далеко. Потому и остаюсь влюбленным в каждую женщину, которую встречал. Так же намного веселее.
Финн катал бутылку между ладонями, пока пиво в ней не вспенилось.
— Может быть, — задумался он, — может быть, именно тогда и начинается любовь. Когда осознаешь, что человек далек от образа, который у тебя сложился. И все равно хочешь быть с ним.
— За то, чтобы найти такого человека! — произнес тост Сайлас. — А что с твоей поездкой в Стамбул, Неаполь, Нью-Йорк? Ты ради этого постоянно брал дополнительные часы.
— Я не знаю, — ответил Финн. — Я терпеть не мог это место и всегда хотел уехать. Это безумие, но с тех пор, как я встретил Ману, мне вдруг понравился этот город.
— Безумие — это давать своим велосипедам женские имена и брать их детали с собой в постель, как это делал Отто, который раньше заведовал штабом. Ты не застал его?
Финн помотал головой.
— Вдобавок поездка ведь никуда не денется, — сказал он.
Сайлас пристально оглядел его.
— Да ты испугался!
— Чушь, — возразил Финн. Хотя он сам не знал, чего боялся больше — поехать или остаться здесь. Он вздрогнул, когда включилась сирена. Сайлас тоже от неожиданности подпрыгнул на стуле и пролил немного пива. Волосы Ману светились синим от скользящих по ним лучей. «Ночесветка», — подумал Финн.
Эдна
У Эдны ныла спина. Женщина несколько часов пролежала в одной позе. По телевизору показывали лошадиные скачки. Сквозь полуопущенные веки она смотрела на галоп мускулистых животных, не вникая при этом в ход соревнований, так бывает, когда смотришь на циферблат и потом не можешь сказать, который час. Эдна не знала, который час. Стемнело и стало немного прохладнее. Вот только ничего не закончилось. Женщина все еще была на крыше. Каждые двадцать минут взвывали сирены, синий свет проблесковых маячков пробегал по занавескам — предупреждающий сигнал, который невозможно было не заметить, окрашивал даже одеяло, которым укрывалась Эдна.
— Уму непостижимо, — проворчала она.
Чем дольше это длилось, тем сильнее были спазмы в желудке. Весь день казался вязким и бессмысленным, как никотиновая жвачка. Эдна уже стала сомневаться, не поторопилась ли она с вызовом полиции. Женщина давно бы уже спрыгнула, если бы действительно хотела умереть. Нет, Эдна вмешалась в нужный момент и воспрепятствовала этому. Она встала с постели и вышла в сад. Яркий мелькающий свет мигалок отражался от фасадов напротив, прорезая кусты и мысли Эдны. Она встала на садовый пластиковый стул и заглянула через каменный забор. У зеленого дома еще стояли люди, но их было гораздо меньше, чем днем. Поход в магазин на углу обернулся сущим кошмаром. Это узколобые мещане как стервятники, жаждущие сенсации, набросились на трагедию. Можно подумать, иначе они бы умерли со скуки. В такие моменты Эдна проклинала жизнь в маленьком городке. На этот гнилой компромисс она пошла лишь из-за того, что вокзал был достаточно далеко, чтобы не попадаться ей на глаза. Те немногие, кто остался на площади, — это, должно быть, родственники, полиция и пожарные и парочка представителей прессы на всякий случай. Женщина все еще ползала по крыше, освещенная полицейскими прожекторами. По ее вялым движениям было видно, что она без сил. Она разобрала почти всю восточную сторону кровли. «Хоть бы ночью не пошел дождь», — подумала Эдна и тут же устыдилась своих мыслей. Глубоко внутри, чуть выше диафрагмы, она понимала ярость этой женщины и ее неспособность усидеть на месте. Эдна покачала головой и слезла со стула. У нее вспотели ладони, и если бы она заткнула уши, то услышала бы тихий свистящий звон — сигнал, что система контроля в ее теле работает на пределе. Она понимала, что с ней происходит. Последний раз такое случалось уже очень давно, однако она помнила и знала, что ей необходимо успокоиться. С помощью фонарика она искала в саду Козиму, но нигде не могла ее найти. Ей хотелось взять черепашку на руки, усадить на колени и почесывать ее морщинистую шею. Козиме это не нравилось, поэтому Эдна делала так крайне редко, только когда не было выхода, когда руки без остановки тряслись или когда ей снилась кровь на щебне, мальчик в кожаной куртке с лопнувшим животом под локомотивом, зовущий ее на помощь. Эдна закурила сигарету, мигалки окрашивали дым в синий цвет. Все сложилось бы намного хуже, если бы она ничего не предприняла. Без всяких сомнений.