— А может, дойдем? — спросил я. — До Здолбунова рукой подать, скоро наступит рассвет, а ты — отдохнем.
— Нет, у меня ноги подкашиваются. Хоть полчаса, а надо посидеть.
— Ну что ж, ладно. — И я приземлился рядом с Колей.
Метрах в десяти от нас проходила ровная лента дороги. Прошло минут десять, и за дорогой послышался громкий собачий лай, а по земле забегал желтый луч прожектора.
— Сюда, Коля! — тихо сказал я, и мы сползли в ров, тянувшийся к лесу.
Что бы это могло быть? Я осторожно подполз к самой обочине и приподнял голову. Первое, что бросилось мне в глаза, была колючая проволока. «Лагерь военнопленных», — мелькнула мысль. Я возвратился к Приходько и предложил ему немедленно отползать по рву назад. Но он и слушать об этом не хотел.
— Я буду лежать, пока не придут немцы. А тогда покажу им, кто такие советские партизаны!
Коля вытащил гранаты, вставил в них запалы, достал наган (кстати, другого пистолета он вообще не признавал) и приготовился к бою.
Немцы долго прощупывали прожекторами местность, выпустили несколько пулеметных очередей, но, когда собаки перестали лаять, все вокруг замерло.
Мы вынуждены были свернуть с дороги и пойти обходным путем, сделав крюк еще километров пять. На рассвете добрались до Здолбунова, на окраине города нашли дом, где жила Колина сестра Анастасия, и легонько постучали в окно.
— Кто там?
— Свои.
— Кто свои?
— Открой, Настя, это я, Коля.
— Боже мой! Откуда ты взялся? — воскликнула женщина.
— Не шуми, открывай быстрее!
В Ровно, у брата Ивана, Николай уже был, но приказал ему о своем появлении никому не рассказывать. Поэтому сестра и не знала, что Коля живой и в партизанах. Его появление в это осеннее утро в Здолбунове было для Анастасии Тарасовны как гром среди ясного неба.
Муж ее — Михаил Шмерега — работал слесарем в паровозном депо. Его брат Сергей — там же, столяром. Дом на улице Ивана Франко, 2, куда мы пришли, принадлежал обоим братьям — честным, справедливым, трудолюбивым людям.
Михаил в 1917 году, когда в России свершилась социалистическая революция, принимал участие в забастовках и демонстрациях, за что преследовался польской дефензивой. Себя и младшего брата он называл людьми «пролетарского происхождения».
— Кайзеровских солдат я еще с гражданской войны запомнил, — сказал Михаил, — я их хорошо знаю, проклятых швабов.
Нашему приходу братья обрадовались. Они не стали расспрашивать о цели визита, так как видели, что мы неимоверно устали, ноги у нас опухли, у Коли до крови были стерты пальцы и пятки.
— Накорми, Настя, ребят, и пусть ложатся отдыхать, после обо всем поговорим, — сказал жене Михаил.
Мы напились парного молока и растянулись на мягкой перине, заснув богатырским сном. Проснулись утром следующего дня и никак не могли поверить, что проспали целые сутки.
— Загляну в комнату, — рассказывала Настя, — а вы все спите. Даже испугалась. Говорю своему Михаилу: «Давай позовем доктора, может, они заболели». А он: «Ничего с ними не случится, отоспятся хорошо и встанут. Я тоже, когда был молодым, мог по целым суткам спать».
Когда мы рассказали братьям о цели нашего прихода, Михаил, подумав немного, сказал:
— Никаких других квартир искать не надо. Этот дом в вашем распоряжении. Ты, Сергей, полезешь на чердак и сделаешь люк в верхнем настиле. Там можно будет спрятать все, что угодно.
Шмереги были, как говорится, мастерами на все руки. Строя дом, они сделали двойной потолок (чтоб теплее было), и теперь пространство между верхним и нижним перекрытиями можно было использовать для хранения оружия и взрывчатки.
Сергей сам выразил желание «заведовать» складом.
— Хорошо, ребята, что вы к нам пришли, — сказал он. — Как-то даже на душе легче стало, что наша берет.
Увидев мой ТТ, он с завистью сказал:
— Вот бы мне такой.
И удивился, услышав от меня:
— Считайте, что с этой минуты он ваш.
— Ты, братец, делай то, что тебе ребята скажут, — вмешался в разговор Михаил. — А когда идешь к девчатам (Сергей еще был холост), пистолет может беды натворить. Если же тебе очень хочется быть вооруженным, носи с собой камень. Еще в семнадцатом году булыжник был оружием пролетариата.
Михаил Шмерега прошел суровую школу жизни и хорошо ориентировался в политической обстановке. Он никогда не спешил с выводами, у него всегда было свое мнение и разумные предложения. Своих сил он никогда не переоценивал и, если чувствовал, что не сможет выполнить порученное задание, откровенно об этом говорил. Он регулярно читал националистическую газету «Волынь», выходившую в Ровно под редакцией изменника Уласа Самчука.