Когда коллективное мышление оканчивалось, Валентин не спешил покинуть каютку, в которой лежал. Ему требовалось время, чтобы вполне освоиться с обыденным миром, а главное со своей ординарностью, точнее сказать, с ограниченностью. В первые дни он думал, что такое горестное состояние возникает лишь у него. Но как-то его сосед, в котором Валентин без труда признал Ричарда Брэкли, недавнего Элиного руководителя, откровенно пожаловался: "После коллективного мышления чувствуешь себя прямо-таки ничтожеством... А знаешь, Валентин, в природе мозга, видимо, есть что-то коллективистское. Иначе как объяснить удивительное наслаждение от коллективного мышления?"
Откровенность большого ученого очень подбодрила.
Впрочем, уже оттого, что Валентин стал членом Комитета защиты, многое изменилось в его жизни. Он почувствовал почти такую же ответственность за все, что делалось на Земле, как и в прежней своей первой жизни. В его поведении и словах появилась осмотрительность и уверенность одновременно.
Это сразу отметил Филипп и, конечно, Эля. Главное, что и она тоже.
Между прочим, она очень разволновалась, узнав, что соседом у Валентина - Бэркли.
- Помнишь, я уверяла, что он поймет мое желание заняться историей? Я не ошиблась, - сказала она. - И очень приятно, что такой человек рядом с тобой... А лаборатории, как мне сообщили, разрешено воспользоваться аппаратурой для коллективного мышления, и они уже выяснили много важного. Я могла бы хоть завтра вернуться к ним. Но я не хочу.
Еще недавно перед каждой вылазкой в горы или встречей с кем-то Эля вопросительно смотрела на Филиппа: он следил за состоянием здоровья Валентина, он имел право разрешить или отменить... Сейчас в первую очередь она спрашивала самого Валентина: свободен ли он?
Самочувствие у Валентина было преотличное, и даже Филипп вынужден был признать это.
- Вот странно: нагрузка большая, тревоги, а тебе даже лучше, чем когда во всем тишь и гладь... Правильно считают; человека нельзя, конечно, перегружать - износится преждевременно. И недогружать нельзя - изнежится, ожирением душевным заболеет, - и закончил с горечью. - Опять, понимаешь, психология, в которой я так мало смыслю.
- Век живи, век учись, - сказала Эля, вздохнув. - Старо как мир, а правда.
- Учусь. Как не учиться... - не без грусти согласился Чичерин. - Вот понять бы, как ее загодя определять, эту самую нервную нагрузку на каждого человека.
Ни для кого из друзей не было секретом, что Филиппа в первую очередь интересует состояние человеческого организма после восстановления, и с этим все, в том числе Валентин, мирились как с неизбежностью. В конце кояцов не Филипп, так кто-то другой. Уж пусть лучше. Филипп, во всех отношениях симпатичный парень, хотя и придира.
- Займусь я методами определения оптимальной нагрузки на человеческий мозг, - промолвил Чичерин. - Не сейчас, конечно...
Комитет защиты каждую оборонительную меру обсуждал дважды. Утром собиралась половина членов Комитета. Принятые рекомендации хранились втайне, пока не оканчивалось коллективное мышление у второй половины. После этого выводы сравнивались, и принималось окончательное решение.
Валентин участвовал в работе обеих групп: так высоко ценились его военные знания. По сути дела ради его отдыха устраивался четырех- пятичасовой перерыв между коллективными мышлениями.
По приказу Комитета защиты все сотрудники научных орбитальных станций были отозваны на Землю. На космодромах оставили роботов и очень небольшое число планетолетчиков. Луна и двадцать два ликоса с их массивными платсрормами стали главными пунктами обороны. Специальные команды роботов спешно смонтировали там ультралазерные батареи. Мощность каждой была огромнаэ на земле с их помощью пробивались тоннели. Ультралазеры превращали в летучую плазму любое материальное тело, попавшее под их удар. В грозной готовности застыли ракеты, вооруженные аннигиляционными торпедами; их начинили антиматерией, которую совсем недавно научились выделять. Готовили эту антиматерию для опытов с фотонными ракетами, способными развить, как предполагалось, световую скорость. А пришлось отдать для торпед...
Срочно осуществлялись меры биологической защиты. Глубоко под Землей строились убежища, в первую очередь для будущих матерей и детей. В подводных городах и тоннелях подземных дорог все делалось для того, чтобы укрыть взрослое население.
Валентину невольно вспомнилось строительство оборопительных рубежей возле их городка в ту, давнюю теперь войну. Были горы земли, стук лопат и хриплое дыхание людей... Он тоже рыл тогда траншеи и противотанковые рвы. Он видел, как, надрываясь, в.фослмо устанавливали ежи из рельсов, рубили лес. Люди, тысячи людей. Не только мужчины, а главным образом женщины, старики, подростки. Мелькание лопат и слабых рук.
Сейчас все были не похоже на прежнее. В космосе, под землей, под толщей морей и океанов все делали умные механизмы. А люди, даже те, кто по приказу Комитета защиты разрабатывал оборонительные проекты, тотчас после выполнения задания принимались за обычные свои дела. Опасность, грозившая Земле, сплотила всех, и если раньше кто-то и чем-то был недоволен, кто-то считал себя обделенным, теперь эти обиды казались по-детски несерьезными. Люди, сильнее, чем когда-нибудь раньше, ощутили свое родство, свою общечеловеческую принадлежность. Была и внешняя перемена: все стали строже, сдержанней, реже смеялись. Микростанции связи получили распоряжение быть начеку: ведь в любой момент могли поступить чрезвычайные сообщения.
В остальном жизнь текла, как обычно. В выпуске общепланетных известий вслед за информацией о космическом пришельце непременно рассказывали о новостях, связанных с проектом "Циолковский".
Валентину было по душе, что Всемирный Совет распорядился продолжать подготовку к осуществлению проекта. Это порождало в людях уверенность. Это пресекало панические слухи, которые неизбежно возникают при опасности.