- А не напомните ли, любезный родственник, имя государя нашего? Совсем, знаете ли, по заграницам болтаясь, отстал от российской жизни.
Антон Иванович оборвал смех и испуганно осмотрелся по сторонам.
Хотя заведомо никого, кроме нас с ним и Маруси, которая ничего в нашем "ученом" разговоре не понимала, в комнате не было.
- Такими словами, милостивый государь, не извольте шутить. Его императорское величество Павел Петрович за вольнодумство и жирондизм, не то что в Сибирь, а в солдаты да сквозь строй гоняет и познатней нас, дворян...
- Павел Петрович! - перебил я его. - Так теперь, что, восьмисотый год?!
Антона Ивановича явно смутило мое искреннее удивление. Не таким все-таки идиотом я выглядел, чтобы спрашивать, какой нынче год. Да и шутка слишком затянулась и давно была не смешна.
- Нынче июнь месяц 1799 года, - уточнил он. Значит, я попал на двести лет назад.
Об этом времени у меня были самые смутные представления. В этом году родился Пушкин, о чем уже несколько месяцев талдычат по телевизору. Суворов, кажется, но не точно, в этом году перешел через Альпы.
Правил тогда действительно Павел. Я стал вспоминать, что знаю об этом императоре.
Его мамаша Екатерина захватила престол, и до ее смерти в 1796 году он жил в Гатчине. В начале века, не без участия сына Александра, его убили. Во время сражения при Аустерлице, в восемьсот первом или втором году, правил уже Александр.
Это подробно описано у Льва Толстого в "Войне и мире". Еще об этом времени есть оперетта "Холопка". Оперетту я, правда, не смотрел, но видел снятый по ее сюжету фильм, название которого забыл. Главные герои фильма во время смерти Павла ехали на тройке. Значит, убили царя зимой. Еще я вспомнил, что последнее время Павла, которого всегда ругали, стали хвалить и называть самым загадочным императором.
А вот за что ругали и за что хвалят, и кто именно хвалит, что немаловажно, я запамятовал.
Вот, пожалуй, и все, что навскидку пришло мне в голову об этом историческом времени.
Позже, на трезвую голову, я вспомнил еще кое-какие факты, дополнившие и запутавшие общую картину. Любимец нашего официоза А. С. Пушкин любил упоминать, что он сталкивался с тремя царями.
Первый побранил его няньку за то, что она не сняла перед царем с младенца Саши картуз.
Поэт родился летом 1799 года, картуз он мог носить года в два. Тогда получается, что убили Павла не раньше 1802 года, а это не совмещается с Аустерлицем. Я еще припомнил довольно известную повесть Тынянова "Поручик Киже", в которой император был изображен полным самодуром. Хвалить же его начали за реформы, которые будто бы раньше не смогли оценить... У меня такая возможность появилась.
- Значит июнь 1799 года, - повторил я. - А число какое?
- Двенадцатого дня.
"Ишь, ты, значит, Пушкин уже родился", - подумал я про себя, а у Антона Ивановича спросил:
- Вы в Петербурге бывали?
- Что значит, бывал, - удивленно ответил он, - я же служу в лейб-гвардии.
- Простите, запамятовал, вы случайно не знаете такого поэта, Василия Львовича Пушкина? Он написал известное стихотворение "Опасный сосед".
- Не слышал, я из Пушкиных хорошо знаю только нашего полкового майора Сергея Львовича, может, поэт его брат? Серж, кстати, и сам стишатами балуется.
- Так вы знакомы с Сергеем Львовичем Пушкиным! Так, может быть, и жену его знаете?
- Надежду Осиповну? Как же-с, на свадьбе их был, и на балах встречались. Очень, я вам скажу, интересная дама, хотя и смугла лицом. Их род, знаете ли, из арапов.
- Слышал, - подтвердил я, - она внучка Абрам Петровича Ганнибала.
Антон Иванович подмигнул мне левым глазом и удовлетворенно рассмеялся.
- Ну, вот, государь мой, вы и проговорились. Все-то и всех-то вы знаете, а давеча пугали, что мой потомок.
- Не пугал я вас, Антон Иванович, а говорил чистую правду. Про Пушкиных же знаю потому, что этим летом Надежда Осиповна родит великого русского поэта. Я многих ваших современников через него знаю. Это цари и правители думают, что они самые крутые, а на самом деле шекспиры и ньютоны покруче будут. Вы про таких великих людей слышали?
- Доводилось.
- А при каких они царях-королях жили, знаете?
Антон Иванович смутился и пожал плечами.
- Вот видите. Поэту Пушкину нынче двести лет. То есть не в этом году, конечно, он пока только должен родиться, а в том году, из которого я попал сюда. Про него много передач по телевизору... ну, в общем, говорят много. Давайте-ка лучше выпьем за здоровье Надежды Осиповны, хоть и стерва она порядочная.
- И это известно?! - поразился предок. - Через двести-то лет?! А что про меня у вас говорят?
- Про вас только хорошее, - успокоил я.
Антон Иванович заулыбался и, после принятия очередного лафитника, перевел разговор на другую тему:
- Очень у тебя, сродственник, платье странное, - перейдя на "ты", сказал он. - Опять же табак и кресало чудные. Однако то, что ты говоришь, более на сказки аглицкого писателя Джона Свифта походит.
- При чем тут Свифт, - возразил я, - он фантазии описывал, а я доказать могу. Вот ты говоришь: "французское платье"! Сколько лет ваш Павел французов в Россию не пускает? Года три. Правильно? По-твоему, французы такие башмаки за это время придумали?
Я снял с ноги кроссовку и подал ему. Антон Иванович придирчиво ее рассмотрел и, немного лукавя, сказал:
- Точно, аглицкая работа, такие в Гостином дворе продают, сам видел.
- Ладно, - не сдался я, - сейчас другое покажу, чего в Гостином пока нет.
Я обулся и сходил за рюкзаком.
- Такие рюкзаки в Гостином дворе продают?
- Продают и получше. А твоему ранцу красная цена пять рублей ассигнациями.
- А этому какая цена? - ехидно поинтересовался я, вытаскивая бутылку кристалловской водки.
Антон Иванович открыл, было, рот, но говорить раздумал. Он взял в руку бутылку и долго ее рассматривал. Изучив все, от этикетки до бандероли, поставил на стол.
- Языка что-то не пойму, - растеряно сказал он, - вижу, что славянский, но ни смысла не разумею, ни орфографии. Многих букв не хватает.
- Все правильно, - успокоил я его, - за два века язык немного поменялся, ты лучше пробку посмотри, видал ты такие пробки? - Я свинтил пробку и разлил зелье. - А водку ты такую пивал?