- Нет, меня барин с собой привез и Максимову в приемыши отдал. А потом, когда замуж выдавал, в людскую жить отправил.
Мне наш разговор делался все интереснее.
- А родственники у тебя какие-нибудь есть?
- Нет, только Максимовы.
- А этот Максимов тебе кем приходятся?
Аля задумалась, потом ответила:
- Крестным, наверное. Я, как все дети, тятю тятей звала, мамку мамкой. Потом как большая стала, люди сказали, что я приемная.
- А фамилия у тебя девичья какая?
- Знамо, Максимова. Так токо в деревне-то по фамилии не кличут, а все больше по имени.
Мы вернулись к тому, с чего начали. Похоже, что с происхождением Алевтины оказалось не все просто. Зачем было помещику везти маленькую девочку из Петербурга, а потом отдавать приемышем в крестьянскую семью?
Если она крепостная, то должна быть где-то записана... Как это называлось у Гоголя в "Мертвых душах"? В "ревизские сказки".
Если Аля внебрачная дочь - то причем здесь крестьяне?
Обычно помещики давали своим внебрачным детям какую-нибудь непонятную фамилию, вроде Герцена или Фета и воспитывали их в благородном духе.
- А покойный барин тобой интересовался, отличал как-нибудь?
- Не знаю, он к нам в деревню редко ходил. Я его издали видела, когда он на охоту или в гости через деревню ездил, а вот тятю отличал, кажон год рубль давал.
- А с отцом твоим можно встретиться?
- Так он второй год как помер.
- Ты не знаешь, барин в деревню только с тобой приехал, или с вами был еще кто-нибудь?
- Камельдинер был при нем, Михеич, только он тоже помер, когда я еще малая была, и жена его тетка Пелагия.
- Это которая ключница? Пелагия Ниловна?
- Она самая.
"Ну, эту-то бабенцию я быстро разговорю", - подумал я.
- Тихон! - позвал я. Никто не отозвался.
- Я за ним сбегаю, - подхватилась с места Аля.
- Тебе пока бегать не стоит, поправься сначала.
- Тогда надо из окна во дворе кому наказать, ему и скажут, - нашла выход из положения Аля. Она окликнула игравшего во дворе мальчонку и ему велела разыскать Тихона. Хмурый, похмельный слуга возник минут через десять, когда у меня начало кончаться терпение. Повторялся сценарий вчерашнего дня.
- Быстро умываться и завтракать, - грозным голосом приказал я. - К завтраку принесешь из буфета бутылку мальвазии и покличешь Пелагию.
Упоминание о вине оживило душу моего Планше, а втихую от Али показанные рожки предали ему необходимое ускорение. Тишку как ветром сдуло.
"Умывальные принадлежности" были доставлены без промедления, и я приступил к утреннему туалету. Удалить Алевтину, от греха подальше, я не мог, да и следовало начинать приучать ее к моим "странностям".
Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.
- А мне можно попробовать?
Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.
- Ишь, скус-то какой! - похвалила она пасту "Блендамет". Тяга к экспериментам так затянула Алю. что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.
Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.
Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с "барином".
В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.
Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.
Так что день у нас начинался празднично.
Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.
После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.
- Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.
- Вдовею, сударик, который уж год вдовею, - сообщила женщина не без игривости в голосе.
- Тяжко, поди, одной?
- И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.
Мы пригорюнились и вином помянули покойного.
- А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?
- С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!
Мы опять дружно пригорюнились и помянули лафитниками покойного барина.
- А не знаешь ли ты, Пелагия Ниловна, как и когда к твоему барину Алевтинка попала? - как бы невзначай, спросил я. Знатная холопка зыркнула на Алю хитрым, тревожным взглядом и уставилась на меня умильно честными глазами.
- Запамятовала, батюшка, как есть запамятовала. Да сам посуди, сколько годов-то прошло.
- Правильно, что запамятовала, - похвалил я старуху. - Барин наказал запамятовать, ты и запамятовала.
- И то, - подтвердила она, - мы барскую волю завсегда чтим.
- Зачем же сейчас созналась, что врала? - удивленно спросил я.
Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.
- Ты не трусь, - успокоил я ключницу. - Барин-то помер, теперь значит, и обета нет. А нам с Антоном Ивановичем для государственной надобности в подробности все изложи.
- Так он, покойник-то, Леопольд Африканыч, никому не велел сказывать.
- Да, поди, сама ничего толком не знаешь, - сказал я с театральной пренебрежительностью и разлил вино по лафитникам.