Глава четырнадцатая
Крепостной человек, портной на оброке Фрол Исаевич Котомкин оказался человеком лет пятидесяти в цивильной гoродской одежде с умным лицом и цепкими проницательными глазами. Войдя в комнату, он низко поклонился и представился, четко артикулируя слова:
- Фрол Исаев сын Котомкин, крепостной человек господина Крылова.
На крепостного крестьянина он не походил никаким образом. Я в свою очередь представился и протянул ему руку. По лицу портного скользнула удивленная улыбка, но тут же исчезла, и он вежливо, без подобострастия, ответил на приветствие.
- Прошу садиться, - пригласил я после окончания ритуала знакомства.
- Изволите иметь во мне нужду, ваше благородие? - спросил Котомкин, усаживаясь на стул.
- Мне нужно сшить кое-какое платье.
- Изволили прибыть из чужих краев?
- Почему вы так решили?
- У нас в России-с так не шьют-с.
- Изволил, и именно из чужих, потому хочу заказать полный комплект от белья до верхнего платья.
- Как прикажете-с. Не сочтите за грубость, не позволите ли полюбопытствовать чужеземным пошивом-с, - попросил портной, разглядывая штанины джинсов, видные из-под полы халата.
- Полюбопытствуйте, - неохотно разрешил я. Чтобы не снимать халата, я вытащил из рюкзака ветровку и подал портному.
Если не хочешь вызывать лишнего любопытства, следует быть по возможности открытым и не темнить по мелочам.
Я вспомнил, что швейная машинка была изобретена Зингером во второй половине XIX века, значит, портной никогда не видел машинной строчки. Мне стало интересно, как он ее оценит.
Котомкин долго крутил в руках ветровку, выворачивая ее, как только мог. Наконец он бережно сложил одежду и с поклоном вернул мне.
- Большие мастера шили, нам так не сшить.
- Мне так и не нужно, сделаете, как у вас принято.
Он посмотрел на меня проницательными, как будто что-то понимающими глазами и опять спросил:
- Изволили долго жить на чужбине?
- Почему вы так решили? По одежде?
- Никак нет-с, по обхождению. Изволите крепостного мужика на "вы" называть.
- Не очень-то вы похожи на крепостного. Скорее на богатого купца.
- А между тем пребываю в полном рабском состоянии.
- Понятно, большой оброк платить приходится.
- Это нам не страшно-с.
- А что вам страшно?
- Рабское состояние.
- Ну, с деньгами, да на оброке это не так страшно, как холопом в людской. Потом, как я слышал, и у крепостных какие-то права есть
- Никак нет-с. По указу Ее Императорского Величества от 1875 года мы, крепостные, лишены всех прав. За жалобу на помещика велено людей холопского звания наказывать кнутом, и челобитных от нас не принимать.
- Ни хрена себе, век золотой, век Екатерины! - опрометчиво сказал я. Это она что, после пугачевского восстания так озверела?
- После бунта-с, - поправил меня портной.
- А что Павел? Он же все супротив матушки делает?
- Велено прикрепить к земле всех бродячих, кроме цыган.
- А выкупиться можно?
- Всех отпущенных холопов приказано вновь прикрепить к помещикам.
Я смутно помнил по школьной истории, что Александр, придя к власти, провел кое-какие реформы, ослабившие крепостнический гнет.
- Вы знаете, мне кажется, года через два-три будет маленькое послабление...
Фрол Исаевич смотрел на меня ждущими, верящими глазами.
- А относительно воли, ваше благородие, ничего?
Я отрицательно покачал головой.
- Вам не дожить, разве что внуку. Котомкин поверил и понурился.
- А почему вы меня об этом спрашиваете? Правду за правду.
- Так посыльный про вас всю дорогу говорил. Приехал, мол, к барину в гости, простите великодушно, нечистый, огонь из пальца добывает, мертвых оживляет. Я бабьим сказкам не верю, но как вас самолично увидел, подумал, что не от мира сего человек. Решил, спрошу, за спрос голову не снимут...
- Может быть, я и не от мира вашего, спорить не буду, только никакого отношения ни к черту, ни к Богу не имею. Можете за свою душу ни бояться. Правда, лечить немного умею.
Мы помолчали.
- Да я и не боюсь, - серьезно сказал портной. - Черти такими не бывают. Так вам что сшить надобно?
Вопрос получился простой, но на засыпку. Я не имел ни малейшего представления, о том, что носили в XVIII веке.
- Как насчет камзола? - спросил я, вспомнив название старинной одежды.
- Изволите желать придворный?
- Нет, ко двору я пока не собираюсь, мне что-нибудь попроще.
Я вспомнил, что гоголевский Чичиков носил фрак "брусничного цвета с искрою", а потом сшил новый, "наварского пламени с дымом". Только жил он позже, в двадцатые годы следующего века. Я попытался вспомнить портреты Державина или Фонвизина, но в голове было пусто и свободно: какие-то пышные галстуки, а более никаких ассоциаций.
- Вы знаете, Фрол Исаевич, я отстал от российской моды и не знаю, что нынче носят в провинции, - решил я переложить проблему на плечи специалиста. - Мне бы что-нибудь повседневное, чтобы не бросаться в глаза.
- Ну, может быть, сюртук и панталоны? - спросил портной.
- Вот и хорошо, пусть будет сюртук.
- Какую материю предпочитаете?
Это для меня было еще сложнее покроя. Откуда мне знать, какие у них здесь материи?
- Ну, что-нибудь такое, качественное, неброских тонов, - выкрутился я.
- Темное предпочитаете или светлое, ваше благородие?
- Не то, чтобы темное, но и не очень светлое, - задумчиво ответил я, воспользовавшись вкусом Петра Ивановича Чичикова, уважавшего неопределенность. - Вы, голубчик, сами сообразите, я вам доверяю. Мне нужно платье, что бы крестьяне меня чертом не считали, и дворяне не шарахались. Подберите что-нибудь скромненькое и со вкусом.
Фрол Исаевич понимающе кивал головой. Потом поднял новые проблемы с отделкой и пуговицами. Вслед за тем мы долго обсуждали фасон рубашек: не то чтобы партикулярные (что это еще такое?), но и не очень военные. С бельем я покончил довольно быстро, заказав два "дворянских" комплекта и отказавшись от любых обсуждений фасонов.
Как и всякий специалист, тем более русский, портной обожал поговорить на профессиональные темы, ставящие непосвященного в нелепое положение: или со всем соглашаться и кивать, или спорить, не понимая, с чем.
- Стежки изволите предпочитать двойные или одинарные? - пристал ко мне Котомкин.