- Сколько? - строго спросил я хозяина.
- Вашество, не извольте обижать, примите-с...
- Посчитай и скажи, - отверг я взятку, даже не будучи должностным лицом.
- Исключительно, для вас, нашего благодетеля, все-го-то пятьдесят рублев.
Я не имел никакого представления о существующих ценах, но лавка казалась достаточно простонародной, и товары в ней были не для богатых. Притом купчина смотрел на меня слишком честно, и слишком сладостно заглядывал в глаза, чтобы я ему поверил. Поэтому, используя опыт старших поколений, я театрально вытаращил глаза и процитировал Жванецкого:
- Скоко-скоко? Это что, за товар или за всю лавку?!
- Вашество, не погуби, - опять повторил свою репризу купец, благодетели вы наши, по-божески, по справедливости, четвертной!
- Тэк-тэк, - гнусным тоном процедил я, - значит, говоришь, двадцать пять рублей?
- Двадцать рублей, барин, будет по справедливости, - почти нормальным голосом, уточнил хозяин.
Я не стал торговаться и расплатился. Провожали меня низкими поклонами и умоляли наведываться еще. Вид у купца был победоносно довольный, и я понял, что меня все-таки надули.
Начинало смеркаться. Я вспомнил, что заказал баню, и поторопился сесть в коляску.
Рабочий день у портного к этому часу кончался, и хозяйка со служанкой кормили семью и работников ужином. Из "трапезной", довольно большой комнаты с длинным столом, доносился гул голосов. Не сообщая о своем возвращении, чтобы никого не беспокоить, я прошел к себе. Аля грустно сидела у окна и не повернула головы, когда я вошел.
- Добрый вечер, - бодрым голосом сказал я. - Как ты здесь одна, не скучала?
- Нет.
- Что-нибудь случилось?
- Нет.
- Тебе опять нездоровится?
- Нет.
- Ты так и будешь некать?
- Нет, - ответила девушка.
- Так в чем тогда дело?!
- А правду говорят, что барыня, к которой ты ездил, - красавица?
Я засмеялся и обнял девушку за упрямые плечи. Аля взглянула на меня. Я чуть не шарахнулся в сторону: на меня смотрело не лицо, а жуткая карнавальная маска. Только спустя несколько секунд я понял, в чем дело, и принялся хохотать.
- Это кто тебя так разукрасил? - еле справившись с собой, спросил я. Никак, Дуня?
Должен признаться, что мой взрыв веселья, с точки зрения Али, был верхом невоспитанности. Однако слишком силен и неожидан был эффект от увиденного, чтобы удержаться от смеха.
Все ее лицо было покрыто какой-то белой краской, на щеках пылали два круглых пятна свекольного румянца, а брови были дорисованы до висков жженой пробкой.
Аля, между тем, успела обидеться, из глаз покатились слезы.
- Я старалась, старалась... - всхлипывая, говорила она. - А ты, ты...
Я обнял ее и поцеловал не испачканные косметикой волосы. Мне стало стыдно за свою черствость.
- Ты же сам говорил про эту косметику, - неожиданно для меня, правильно произнесла она сложное слово, - я и старалась. Все говорят, что барыня такая красавица...
- Тебе такая косметика не подходит, - пошел я на попятный, - она для пожилых женщин, а не для молоденьких. Притом, так же, как и читать, краситься нужно учиться. Баня готова? - спросил я, чтобы переменить тему разговора.
- Давно, поди, простыла.
- Так давай собираться. Заодно отмоешь свою косметику, а то тебя и поцеловать страшно, вдруг что-нибудь сотрется.
- Фрол Исаевич заходил примерку делать.
- После примерит, мне не к спеху.
Мы взяли тюбик с шампунем, кусок мыла (все, что у меня осталось от радостей двадцатого века), два грубых льняных хозяйских полотенца и отправились мыться.
Баня находилась в конце усадьбы и представляла собой бревенчатый домик с двускатной крышей. Мы открыли разбухшую дверь и попали в крохотный предбанник с маленьким окошком.
По вечернему времени в нем было совсем темно. Я подсветил зажигалкой и нашел приготовленную лучину. В ее неверном свете мы рассмотрели две узкие скамьи, достаточные только для того, чтобы на них присесть и сложить одежду.
Я зажег вторую лучину и прошел в парную. Судя по лоснящимся антрацитовым стенам, баня топилась "по-черному".
Потолка у нее не было, только конопаченная бревенчатая крыша, а дым выходил в две дыры оставленные для этой цели во фронтонах.
В середине помещения стояла печь без трубы, сложенная из камня. Топочная камера располагалась в самом низу, тепло проходило между камнями, накаляя их. Жара, кстати, была отменная.
Я вернулся в предбанник. Аля еще не начала раздеваться и сидела на скамейке, сложив руки, не глядя на меня. Чтобы ее не смущать, я быстро разоблачился и пошел в парную.
Оборудована она была не очень комфортно, не в пример помещичьей. Я обнаружил в углу здоровую керамическую корчагу, литров на двести, ковши и деревянные шайки с обручами. В саму печь был вмазан чугунный котел с горячей водой. Вдоль стен имелись полки в два яруса. Я поставил на нижнюю две шайки и налил в них воду для мытья.
Наконец скрипнула дверь, и в ней появилась моя ненаглядная. Она стояла в дверях, опустив руки. Длинные распущенные волосы покрывали ее плечи и грудь. Мы были наконец совсем одни, и ничто не мешало мне любоваться ею.
Пауза затягивалась.
Аля продолжала стоять на пороге, не проходя внутрь
- Иди сюда, не выпускай тепло, - позвал я, по возможности, будничным голосом.
Она нерешительно подошла и села рядом, плотно сведя бедра и сложив руки внизу живота. Я старался не смотреть на нее, чтобы окончательно не смутить. В принципе, при уже сложившихся отношениях, она могла бы быть и пораскованнее.
- Давай я помою тебе голову, - совершенно неожиданно для самого себя, предложил я.
Аля удивленно посмотрела на меня, готовая услышать совсем другое предложение.
- Зачем? - спросила она.
- Затем, что ты никогда не мыла голову шампунем.
- Это тем, что мы принесли? - натянутым тоном поинтересовалась она.
- Тем самым. Посмотришь, какие у тебя станут пушистые волосы, - излишне суетливо предложил я и отправился в предбанник.
Шампунь я таскаю с собой не случайно. От мыла у меня появляется перхоть, а я имею слабость гордиться своей шевелюрой. Взяв с собой все необходимое, я вернулся в парную. Аля сидела на полке, не изменив позы. Это начало меня не столько злить, сколько обижать. Я, кажется, не давал ей повода видеть во мне феодала и насильника... С другой стороны, я понимал ее состояние. Короче говоря, мы оба начинали излишне нервничать, и это нужно было как-то сгладить. Лучше всего, когда все происходит само собой, "естественным путем" или... совсем не происходит.