Тут меня позвали к завтраку, и я с аппетитом уничтожал, все, что было поставлено на столе. После завтрака я уточнил, где около нас ближайшая церковь, чтобы выстоять там обедню и поглядеть на местное духовенство.
И в сопровождении челяди соответственно одевшись, отправился через час в церковь, мои быстро показали, где раньше стояли Щепотневы, и я уверенно ступил на это место, не обращая внимания на косые взгляды нескольких бояр, которые похоже, уже считали это место своим. Отстояв службу, я напросился к попу на исповедь, сказав. что очень долго не имел возможности покаяться в грехах. Попу и самому не терпелось узнать о своем новом прихожанине, как можно больше, и я рассказал ему свою историю. Поп тщательно осмотрел крестик, который дал мне отец Павел и сказал:
– Видно ты Сергий истинно помог церкви, что таким крестиком тебя отец Павел одарил. Иди и старайся не грешить.
Вернувшись, домой я продиктовал Федору большой список покупок, которые необходимо было сделать, и тот исчез с моих глаз. Затем я вызвал Антоху, которому, поручил помогать и объяснять женщинам, готовящим большую комнату на первом этаже по операционную.
В комнатке рядом со своей спальней я решил делать кабинет, и, позвав Матвея долго объяснял чего я хочу. Тот еще дольше чесал в затылке. Но потом сказал, что знает одного столяра с руками, растущими из правильного места, он его позовет, а уже боярин все ему растолкует сам.
И вот вокруг меня кипела работа, все были заняты, и только я уныло слонялся по дому и с тоской глядел на наступивший бардак. Но вот вернулся Матвей и привел тощего дедка с такой же тощей драной бородкой. Он с достоинством мне поклонился, а Матвей сказал:
– Вот Сергий Аникитович, лучший мастер здесь у нас, руки золотые, А зовут его Васька Санник, сани он хорошие делает. Когда я начал рисовать эскизы мебели, дед Васька начал хмурить брови и из него градом посыпались вопросы, а это за чем, а это для чего, никто так не делает. Н затем он, как и все до него начал чесать затылок и признал, что из этого может что-то и получиться. Потребовал в задаток десять копеек и ушел готовить инструменты и материал, пообещав с завтрашнего дня приступить к работе. Мне надоело смотреть, как работают другие, и я ушел к себе в будущий кабинет, разложил там свой небольшой запас инструментов и стал очищать их от ржавчины, появившейся за время путешествия, и с тоской вспоминать свой инструментарий косметического хирурга.
Инструментарий я очистил вовремя, потому что раздался стук в ворота, и когда их открыли там стоял дьякон – огромный мужик в рясе, с таким же огромным флюсом на лице.
Зайдя внутрь, он прогудел гулким басом:
Благословен будь дом и все в нем обитающие. Затем он подошел ко мне и произнес:
Прости боярин, что явился незваный, но не могу больше я терпеть эту боль дикую. А ни один коновал за меня не берется, в прошлом годе один рискнул зуб драть, я единый раз его ударил легонько, так чуть не зашиб. Теперь они меня, как увидят, все разбегаются, как клопы.
А сегодня отец Евлампий меня порадовал:
– Иди, говорит Гаврила, к молодому Щепотневу, знаю я, что может он зубье без боли драть, кинься ему в ноги, может и поможет тебе.
Сзади появившийся Федька усиленно шептал мне в ухо:
– Забесплатно не делай Сергий Аникитович, это скряга такой за полушку удавится. Если ему бесплатно сделать, завтра здесь толпа таких будет.
Я сказав Гавриле., чтобы тот присел в уголке, отошел с Федькой в сторонку.
– Федька, так, сколько стоит зуб выдрать?
– Так Сергий Аникитович, ежели, как дьякон сказал, что без боли, так я даже и не в толку, это же можно и денег двадцать попросить.
– Ну ладно, для начала двадцать и попрошу, будет у него десять копеек?
– Будет, будет, он мужик рачительный, хозяйство имеет.
Я подошел к смирно сидевшему дьякону.
– Гаврила, за то, что первый раз здесь зуб удаляю, сделаю я тебе работу забесплатно, но вот дурман-водка, которую нюхать надо, дорого стоит. Так, чтобы меня в расходы не вводить заплати ты мне десять копеек, деньги ключнику моему отдай, а сам посиди тут, пока я все приготовлю.
Мы приготовили с Антохой все к удалению зуба, и я посадил дьякона на стул, но на всякий случай позвал двух здоровых мужиков посидеть за дверями, хотя при рауш-наркозе фаза возбуждения не очень проявляется, но на всякий случай надо поберечься.
И правильно сделал. Потому, что дьякон нюхнув эфира, сначала слегка " поплыл". Потом попытался встать, и разметал нас с Антохой, как котят. Но ворвавшиеся мужики быстро усадили его обратно, Антоха с фонарем под глазом продолжил наркоз, я отпустил мужиков, и благополучно удалил больной зуб. Минут через десять Гаврила пришел в себя и с удивлением смотрел на, наливающийся синим цветом, фингал у Антохи под глазом.
– Так парень, это что же я тебя так саданул? Прости Христа ради, я даже не помню, как это случилось, а зуб то вы мне думаете драть? А то что-то меня покачивает от вашей водки.
– Так отец дьякон – зуб то вот он, держи.
Дьякон с удивлением смотрел на свой, навсегда потерянный зуб, и по его лицу расплывалась улыбка.
– Так это что, я десять копеек то не зря отдал, а ведь рука еле поднялась, Благодарствую боярин, легкая у тебя рука.
Довольный дьякон ушел, не забыв положить две деньги в руку Антохи, за ущерб. Итак, моя медицинская практика в Москве началась.
Плохо было то, что эфира оставалось совсем немного, и хотя мы старались держать его в бутылях с притертыми пробками и заливали воском, он все-таки испарялся. Но я сейчас уже в подробностях отработал всю технологию производства и очистки эфира и Антоха тоже мог механически провести все эти манипуляции, смысл, которых он не особо понимал, но для него было ясно, что мы что-то делаем с обычным хлебным вином. После чего оно превращается в дурман-водку.
После ухода дьякона я пошел смотреть, в какой стадии находится строительство моей мастерской-лаборатории, работа кипела, построить сарай трудностей не представляло. Вот уже печка с перегонным кубом, это было сложно, но Федька уже привез сегодня много чего для лаборатории и собирался завтра снова на торг, а печник должен быть завтра и мне уже снова придется самому объяснять ему все хитрости, которые я планирую.
Обед подали поздно, я уже привычно поел в печальном одиночестве, прислуживали мне моя кормилица и Матвей. Фекла пока я ел, все время вздыхала.
Когда я спросил, что она так вздыхает, то услышал следующее:
Ох, Сергий Аникитович, ты такой был тихий отрок, все молился больше, да книги святые читал. А сейчас не узнать, изменился совсем, цельный день шум и гам стоит. Теперича, так каждый день будет?
– Да нет, Феклуша, вот наладим все и будет потише, только болезные то ко мне теперь ходить будут. Государь Иоанн Васильевич пока думает, на какую службу меня взять, а деньги то сейчас нужны. С вотчины пока доходов нету, так. что готовьтесь, что будут люди новые появляться, тихо, как раньше не будет.
Фекла вздохнула и перекрестилась на икону, висевшую в красном углу.
На следующий день все началась также, я опять проснулся одним из первых. Вышел во двор, когда еще там никого, кроме сторожа не было видно. Но мое появление сразу подняло всех началась суета, Я же взяв двух вчерашних холопов, которые вчера бдительно охраняли меня от дьякона отправился в церковь на утреннюю службу. Когда я встал на свое место, поп удивленно посмотрел на меня. После окончания службы, я подошел к нему для благословения и завел разговор, о том, что чувствую в себе силу писать иконы и прошу для этого благословения и разрешения, живу я смиренно, кротко, стараюсь выполнять все заповеди господни по мере сил своих, А для своей приходской церкви напишу икону в дар, какую отец Евлампий пожелает, а также собираюсь я лечить больных именем господа, и прошу, как все будет сделано освятить мои постройки. Отца Евлампия речь моя воодушевила, и он благословил меня, но вот по вопросу икон сказал, что посоветуется с вышестояшим начальством, но, тем не менее, попросил написать пока небольшую икону образ Николая Угодника, как я понял, эта икона была нужна Евлампию для предоставления епископу. Что же касается моей лаборатории, то здесь он заосторожничал, и сообщил, что освящение может состояться только после осмотра им и еще несколькими монахами.