– Так это из-за тебя Трунов так подставился. Как он тогда орал, что тебя не нашли. Уже потом узнали, что ты остался и не уехал со всеми. Но на вопросы об этом постоялом дворе и его спутниках он молчал, несмотря на затрещины, которыми его периодически награждали, а я наверно еще не успел вытравить из себя всякие гуманистические понятия, совершенно излишние в это время и не смог приказать пытать бандита.
Решив, что семь бед один ответ мы начали методично обыскивать все комнаты и подвалы дома и скоро наш ключник, как самый опытный вычислил потайную комнату, которую мы просто взломали, потому, что не знали, как ее открыть. Комната была завалена мехами, какими-то драгоценностями, окровавленной одеждой.
– Да это мы хорошо сюда зашли, – думал я. – Не заметил бы Фрола, и может, быть и наши вещички были тут, как тут, а мы сами уже прикопаны где-нибудь в лесу. Ночь мы не спали, в конюшне ворочались связанные люди, некоторые орали, что они ничего общего с татями не имеют. Но им быстро вставили кляпы, чтобы не мешали своими воплями. Федька с двумя помощниками составлял опись найденного имущества, а также шарил по запасам постоялого двора и искал, что можно прибрать в свою пользу. На утро нас просто спас проезжавший небольшой военный отряд из Твери. Они с шутками прибаутками погрузили на телеги всех связанных и все награбленное добро, сказав, что отправят благодарственную грамоту царю, старшего отряда я, конечно, напряг, заставив расписаться за все, что мы ему передали. После этого тот ощутимо посмурнел, и уже так не радовался. Лошадок оставшихся в конюшне мы, конечно, объявили своими, все равно кто-то бы их прибрал, так пусть это будем мы.
Как-то было не по себе оставаться в опустевшем постоялом дворе и мы по- быстрому собрались и не выспавшиеся отправились дальше. К вечеру следующего дня мы достигли цели своего путешествия села Заречье. Не очень понятно, почему это было Заречье, потому, как для нас оно располагалось на нашем берегу реки.
Встречали нас, как и подобает. Огромная усадьба не выглядела запущенной, Туча народу, ходила внутри и что-то делала. Я был с причитаниями снят с коня и с возгласами:
– Вылитый отец, – препровожден в комнаты, где меня уже срочно собирали в баню. Какая-то бабка, скептически посмотрев на меня, тихо сказала в сторону:
– Не Аннушку ему в баню не надо, заездит парня, а вот Парашка, та потощее, как раз то, что надо, хоть на своих ногах домой дойдет.
Я кстати не имел ничего против Парашки в бане. Был я в этом мире уже почти два года, и было мне уже семнадцать лет. А вот девушек не было, ну вот просто не было времени на девушек и все. Так, что баня мне понравилась, я даже еще и помылся. После меня уже с гоготом в баню побежали остальные наши вои, правда, уже без Парашек. Но я не сомневался, что они найдут своих Машек и Парашек в ближайшее время.
На следующий день я начал знакомство с селом. Село оказалось довольно крупным почти восемьдесят дворов, кроме этого было еще три небольших деревеньки по пять шесть дворов. Мой отец, по-видимому, из-за нежелания чем-либо заниматься, кроме своей усадьбы не имел ничего, вся земля обрабатывалась крестьянами, и ими же платился оброк. Увы, никаких побочных промыслов в моем селе не существовало, было, правда целых два кузнеца, и один гончар, который пользовался для изготовления своих довольно убогих даже для этого времени изделий местной глиной. Первый визит я начал с посещения церкви и отстоял заутреню вместе с крестьянами, после этого побеседовал с отцом Епифаном и подарил церкви большую икону Святой Троицы, Епифан, когда узнал, что икона написана мной, и освящена митрополитом, вытаращил глаза и больше ничего не мог сказать от полноты чувств. Когда мы с Федькой шли по берегу реки, неожиданно путь нам, перегородил приличный ручей, через который был сделан мостик, мне пришла в голову идея:
– Федька. А ты узнал, куда возят наши крестьяне зерно на помол.
– Дык туточки имеется мельница не очень далеко, монастырская, туда сердешные, и везут.
– Там может, мы построим мельницу на этом ручье, и денежки наши будут, а не монастырские. А потом Федька ты слыхивал ли, что на мельницах сейчас тряпье трут и бумагу из него начали делать, очень может быть выгодная штука. Давай-ка сегодня вечерком сядем старосту пригласим, и обсудим, сейчас рупь вложим, потом десять получим, но надо будет все посчитать, вот вечерком и займемся.
Вечерком мы сели и начали считать, выходило прилично, хотя сам труд стоил и не особо дорого, но вот, что придется привлекать к этой работе специалистов сомнений, не вызывало. Но все мои мысли о больших деньгах разбил Ефимка Лужин. Он, почесав свою лысую голову, сообщил:
– Так Сергий Аникитович, я думаю, что затея эта пустая. Мельницу тута ужо строить хотели. Еще дед твой, царство ему небесное, такой приказ отдал. И построили ведь мельницу то, а ручей взял на два года и высох. Дед твой от злости спалил все, и приказал к энтому ручью и близко не подходить. А нам я думаю и не надо такого, в монастырской мельнице по божески берут, а тут ежели построим, кроме наших, никто и не поедет. А цену снизить, так себе в убыток будем молоть. И ты уж прости меня Сергий Аникитович, тряпья то мы на мельницу кажись, тоже не наберем. Где такую гору тряпья взять. Ежели бы мы тракте на стояли, а так у нас тут тупик, далее дороги нет. Леса непролазные. Кто к нам это тряпье потащит?
Речь старосты была обоснована и особых сомнений не вызывала, так. что мне пришлось отказаться от мысли улучшить жизнь моих крестьян.
Поэтому мы достали штоф хлебного вина, при виде которого у Лужина загорелись глаза, и хорошо посидели. Весь вечер, пока я еще что-то понимал, Ефимка пытался учить меня деревенской жизни, он, каким то шестым чувством понял, что я в этом ни хрена не соображаю, почти как тот барин в известном стихе Козьмы Пруткова " Но тимофееву траву отдать немедля Тимофею". Из его длинной речи я понял одно, что ежели, крестьянина не напрягать и дать обществу волю, то выход оброка увеличится и вообще наступит рай.
Мой ключник слушал разливавшегося Ефимку с кривой усмешкой. А когда тот, уже хорошо наклюкавшийся, с поклоном оставил нас, то сказал:
Хороший староста у тебя Сергий Аникитович, но догляд за ним нужен. Обведет ведь вокруг пальца собака, как есть обведет.
После ухода старосты, я разочарованный отставкой строительства мельницы, еще немного продолжил питье вина, а потом, уже совсем распоясавшись, отдал приказ доставить ко мне немедленно Парашку. Это было воспринято вполне нормально, и вскоре Параша стояла в моей комнате с довольной улыбкой женщины, которая обошла в долгом забеге всех своих конкуренток. Когда я уже в кровати обнимал ее горячее тело, у меня мелькнула мысль:
– Подарил бы хоть что-нибудь девушке, придурок.
На следующий день, я, окончательно понял, что никаких изменений в жизнь своих крестьян не внесу, и отбыл в сторону Москвы. Провожали меня еще радостней, чем встречали, а Параша ходила с гордым видом. Еще бы, хоть, как в известной песне, полного подола серебра она домой не принесла, но, тем не менее, я ее не обидел.
Со слов старосты урожай в этом году обещал быть неплохой, и мой доход, следовательно, тоже. Так что в обратный путь мы двигались с еще более хорошим настроением, чем сюда. И я понял, что городская жизнь нравиться мне все же больше.
Обратный путь прошел без особых приключений. Когда мы добрались до известного постоялого двора, то там уже хозяйничали совсем другие люди, мы хорошо поужинали и переночевали и на следующий день к вечеру были уже в Москве.