– Все ли готово к чину освящения.
Отец Кирилл, весь в испарине от волнения отвечал:
– да Владыко, все готово. Вот и место приготовлено для молебна водоосвящения.
Антоний подошел туда, поднося крест счастливцам, которые успели пробраться поближе, для целования затем он встал рядом со столом, на котором стояла чаша для водоосвящения и начал молебен. По его окончанию процессия во главе с ним пошла вокруг пристройки, Иоанн Васильевич, как примерный христианин шел смиренно вместе с нами. Монахи шедшие рядом несли несколько икон с изображением Спасителя. Окропив святой водой весь новострой, Антоний и мы вслед за ним вошли, в открытые настежь двери, Митрополит тщательно окропил святой водой все помещения школы и после этого вышел на улицу. Но суета не утихала. После чина освящения все присутствующие подходили для целования креста и получения благословения митрополита. В итоге церемония заняла почти полдня.
После этого я уже пригласил царя более подробно осмотреть все помещения школы и типографию. При осмотре внимание Иоанна Васильевича, конечно, привлекла химическая лаборатория, он бывал в дворцовой аптеке и видел лабораторию Арендта, но такого он еще не видел. Острый ум царя быстро вникал во многое, но все равно, когда он брал в руки изящные стеклянные реторты, колбы и змеевики, сделанные у меня в вотчине, в его глазах я видел удивление и радость.
Ближним боярам, которые следовали за ним и с подозрением оглядывали все вокруг, он сказал:
– Вот, покуда, вы все козни друг другу строите, да меряетесь у кого место выше, Щепотнев делом занят. Видите, какие вещи у него в вотчине розмыслы делают.
Но больше всего он был доволен типографией, когда мы туда зашли, работа там шла полным ходом. Все попадали на колени, и лишь после окрика государя снова взялись за дело. К нам подошел Андроник Невежа и опустился на колени перед царем. Тот смотрел на него, видимо, пытаясь вспомнить этого человека.
– Так ты ведь Тимофей Невежа, который с Друкарем работал, когда Апостола напечатали?
– Истинно так, великий государь,- сказал Невежа, благоразумно не глядя на царя и не вставая с колен.
– Показывай тогда Тимофей, что вы сейчас делаете.
– Так вот великий государь, вон там монаси с молитвой листы библии набирают, Вот тут лежат гравюры на дереве художниками вырезанные, тоже для книги святой. Погляди, мы к твоему приезду для пробы несколько листов отпечатали.
Он встал с колен и, подойдя к большому столу, взял с него несколько листов плотной бумаги и протянул царю. Мне было видно, как вытянул шею Антоний, стараясь разглядеть из-за высокой спины царя, что написано на листах. Я кивнул головой Тимофею, на Антония и, Невежа, сняв со стола еще пару оставшихся листов, с поклоном протянул их митрополиту. Митрополит и государь стояли молча, читая четкие строки типографского текста. Отпечатанные на хорошей голландской бумаге, с заглавными буквами цвета киновари эти оттиски нравились даже мне, видевшему гораздо больше присутствующих. Антоний читал, беззвучно шевеля губами, потом он протянул прочитанные листы обратно Тимофею и молча ждал, когда закончит чтение царь, видимо, стесняясь раньше него высказывать свое мнение.
– Щепотнев, я смотрю не хуже, чем у Друкаря получается. Лепо, даже очень. А что же далее не печатаете?
Иоанн Васильевич, хочу, чтобы весь текст вначале набрать. И чтобы художники все гравюры сделали. Но самое главное, нет у нас пока бумаги своей хорошей. Надо будет голландскую покупать, либо самим делать учиться. Но теперь есть у тебя астролог Тихо Браге, знаю я, что у него в Дании своя бумажная мануфактура была, зело хорошую бумагу она делала. Я вот думаю, что в следующем году, сможет он и у себя на землях, тобой данных, такую мануфактуру устроить и бумага для книг святых у нас делаться будет.
Иоанн Васильевич хмыкнул:
– Сомнительно мне это, но поглядим, может и поставит он мельницу эту. Сергий Аникитович. а что за стопки бумаги лежал напечатанные, это что такое.
– А это великий государь печатаются наставления для учеников моих. По изучению письма нового и науки арифметики, потому, как чтобы ученики могли лечебное дело изучать, должны они читать писать и считать хорошо.
Я взял пару своих методичек, напечатанных уже новым шрифтом и подал царю. Тот попробовал почитать:
– Странное дело, вроде не нашим письмом написано и буквицы на вид чужие, но пару раз прочитаешь и вроде понятно все. Ладно, Щепотнев, доволен я твоими делами, а когда лекаря в мое войско пойдут, то совсем хорошо будет.
Ко мне подошел Антоний и тихо спросил:
– Сергий Аникитович, а что ты с листами этими будешь делать священного писания?
– Владыко, так, что с ними можно делать, будут лежать и ждать своего часа, когда в книгу вставим.
– Ааа.. ну тогда ладно,- успокоено протянул Антоний.
Интересно,- подумал я,- чего он ожидал, что я скажу, что с этими листами мы в нужник пойдем.
В это время нашу беседу прервал архимандрит, который сообщил, что скромная монастырская трапеза уже готова, и он приглашает всех откушать, чем бог послал.
Да уж это конечно была очень скромная трапеза, пожалуй, и у Иоанна Васильевича было немногим богаче. Расстарался отец Кирилл. Единственно, что отличало монастырскую трапезу, не было на столах никакого вина. А так столы ломились от блюд. Хлебосольный хозяин усадил всех за стол, это было достойным завершением, трудного для меня и для него, дня.
Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
– Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы?
Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
– Ну что там хлоп наш живой еще? спросил Борис.
Гришка закивал головой, начал крутить рукой перед нами.
Кошкаров перевел эти жесты:
– Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот, пусть посидит, поплачет в темнице, а то, как православных извести отравой, так не плакал.
И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
Когда уселись за столом, Гришка, закрыл за нами дверь, и сел около нее на лавку.
– Думал, я долго, Аникитович,- сообщил Кошкаров, и вот, что надумал. Придется нам Захарьина Юрьева на живца ловить.
– Это как, Борис, ты делать собираешься.
– Так вот как ни крути, а придется тебе Сергий Аникитович живцом побыть.
– Постой, постой Борис, это, как понимать?
– А надо Аникитович, чтобы уверился Никита Романович, что ты знаешь все про его дела и к государю собираешься пойти, и есть у тебя человек, который "слово и дело" крикнуть может. И единственно, что ему остается, это первым, как ты вчера сказанул что-то вроде – убрать тебя. Так вот думаю я, что будем мы тебя охранять так, чтобы поняли они, что в Аптекарском приказе пока ты сидишь, никакой охраны рядом нет, и вроде, как мы и вход не бережем. А наше дело убийцу, которого к тебе подошлют перенять. Вот только, как в тот раз бы не получилось, что убил себя тать твой.
– Да я и не думал, что он убить себя сможет.
– Ха, о дыбе подумал, сразу ножик и сунул себе в бок,- сказал, оскалившись, Кошкаров.
Еще час мы обсуждали ловушку для, отца теперь уже, возможно, не будущего патриарха и деда царя всея Руси.
Следующим утром, как обычно я собирался во дворец, мои лекаря уже в рассветном полумраке грузили телеги с больничным имуществом, все это перебиралось в Сретенский монастырь, больничка у меня в усадьбе закрывалась, свою задачу она выполнила. Ходкевича увезли еще вчера днем, его я даже не видел. Но со слов Ирины, он обещал меня навестить через несколько дней, перед тем, как уехать в Литву. Плещеев также нас покинул, уехал к Хворостинину, так же пообещав приехать через два дня для осмотра.
В Кремле, как обычно в первую очередь я был у государя, поговорив с ним и осмотрев, я пошел в Думу, проходя мимо Захарьина Юрьева, который ожидал Иоанна Васильевича, поздоровался с ним и, как бы между делом заметил: