До катастрофы в Эквадоре, которая и привела его в Центр в поисках покоя, Джейкоб знал бы, как поступить в подобной ситуации, и имел бы мужество сделать решительный шаг. Но теперь... Теперь он потерял прежнюю твердость, стал подвержен сомнениям. Сможет ли он решиться когда-нибудь на нечто большее, чем мимолетная интрижка?
Со смерти Тани прошло два года. Два долгих года! Временами ему бывало очень одиноко. Не помогали ни работа, ни друзья, ни даже увлекательные игры со своим мозгом.
Ландшафт постепенно становился все более безжизненным. Яркая зелень исчезла. Провожая глазами проносящиеся мимо одинокие шишковатые кактусы, Джейкоб откинулся назад и расслабился, наслаждаясь медленным и плавным ритмом езды. Тело его слегка покачивалось в такт движению машины, словно он все еще находился в море.
За выжженными холмами блеснула синь океана. Чем ближе извилистая дорога подводила его к месту встречи, тем сильнее и сильнее Джейкобу хотелось оказаться на борту ставшего родным судна, ждать, когда вдали мелькнет черная спина первого дельфина, когда раздастся щелкающий свист вожака стаи... Вот-вот должна начаться ежегодная миграция дельфинов.
Машина обогнула холм, и Джейкоб с удивлением обнаружил, что все места парковки по обе стороны от шоссе заняты компактными электромобилями — собратьями его собственного. Он поднял голову: на вершине холма толпились люди. Джейкоб перестроился на правую полосу, где движение регулировалось автоматически и не было нужды следить за дорогой. Тут на левой стороне остановился вновь прибывший автомобиль. Из него вылезли двое взрослых и несколько детей. Все держали в руках по корзинке для пикника и по биноклю. Компания вполне походила на типичное городское семейство, выбравшееся на уик-энд, если бы не серебристые одеяния и золотые амулеты. Большинство людей на холме были облачены в те же серебристые одежды. Многие смотрели в личные мини-телескопы куда-то за соседний холм. На этом холме тоже толпились люди, одетые «в пещерном стиле». Правда, убежденные кроманьонцы пошли на некоторый компромисс: наряду с каменными топорами и копьями в их арсенале имелись телескопы, часы, радио и мегафоны.
Две группы символично расположились на противоположных холмах. Но было у них и нечто общее: и шкурники, и рубашечники ненавидели все ограничения на общение с В.З., дружеское или враждебное.
В ложбине между холмами, пересекая шоссе, красовался гигантский плакат:
КАЛИФОРНИЙСКАЯ РЕЗЕРВАЦИЯ ВНЕЗЕМНЫХ БАХА.
Въезд поднадзорным без специального разрешения запрещен.
Просьба ко всем, кто приезжает впервые, обращаться в информационный центр.
Амулеты и неолитические одеяния не допускаются,
Просьба о появлении шкурников сообщать в информационный центр.
Джейкоб улыбнулся. Пресса изрядно повеселилась по поводу последнего требования. На всех каналах то и дело появлялись карикатуры, изображавшие посетителей центра, вынужденных сдирать с себя не только экзотические одеяния, но и кожу — под одобрительными взглядами змееподобных существ.
Стоянка на вершине соседнего холма также была забита до отказа. Автомобиль Джейкоба медленно взобрался наверх. Отсюда он наконец смог увидеть пресловутый барьер.
Посредине широкой полосы, лишенной какой бы то ни было растительности, тянулась линия столбов с натянутой колючей проволокой. На многих столбах краска успела поблекнуть, а фонари на их верхушках покрылись пылью.
Вездесущие детекторы действовали подобно ситу, позволяя гражданам свободно входить в резервацию и покидать ее, тогда как поднадзорные не могли проникнуть внутрь, а чужаки, напротив, оказаться снаружи. Этот забор являлся грубым напоминанием того факта, который большинство людей старалось не замечать: значительная часть человечества носила вживленные передатчики только потому, что другая, большая часть, попросту не доверяла им. И это большинство не желало, чтобы Внеземные и те, кого на основании психологического теста сочли «склонными к насилию», вступали между собой в контакт.
Барьер, судя по всему, неплохо справлялся со своей задачей. Скопления людей по обе стороны шоссе становились все плотнее, а их одеяния — все экзотичнее, но перед самой линией столбов оставалась узкая полоска свободного пространства. Кое-кто из рубашечников и шкурников относился, вероятно, к гражданам, но они оставались вместе с товарищами то ли из солидарности, то ли из чувства протеста.