Во всех деревнях был известен случай со старостой из села Урочье. В селе этом каким-то чудом уцелел племенной бык с колхозной фермы, который стоял во дворе старосты Мурзина. Весной Парфен послал старосте записку. Он велел привести быка в лес, чтобы зарезать для колхозников, скрывающихся от врага в лесу. Назначил место встречи на третьем километре по Гаванскому шоссе.
В условленный час Парфен пришел к шоссе, но стал ждать не там, где была назначена встреча, а прошел километра полтора к Урочью. Староста появился без опоздания. Он шел по середине дороги и на веревке тянул упиравшегося быка. Но вслед ему по обеим сторонам дороги, маскируясь в зарослях, двигались фашистские автоматчики. Парфен лежал за кустом и считал солдат. Их было около сотни. Старик пропустил карателей, осторожно отошел в глубь леса и благополучно скрылся.
Примерно через неделю после этого случая в Урочье произошло событие, о котором долго помнили во всех деревнях. Ранним утром жители села увидели, что ворота Мурзина распахнуты настежь, а хозяин дома висит на перекладине, круто склонив через петлю голову и высунув синий язык.
На груди его белел лоскуток бумаги. Когда немецкий офицер подъехал на машине к месту происшествия, переводчик, сняв с трупа бумажку, прочитал: «Приговорен к смерти за измену. П. Белов».
Никому не рассказывал Парфен, каким путем он привел в исполнение свой приговор: один ли это сделал или при помощи местных колхозников. Мурзин был вздернут бесшумно, даже его домашние не слыхали. И быка Парфен не оставил у старосты, привел в лес.
Второй раз мне довелось встретить Парфена уже в отряде, и опять при необычных обстоятельствах. Дело было под вечер, в лесу, под сенью которого никогда не иссякает влага, становилось свежо. В сторонке от шалашей под раскидистым деревом весело потрескивал костер, около него собрались партизаны.
Я подошел к костру, когда редактор отрядной газеты «Гроб фашисту!» Воронин Гриша что-то с воодушевлением читал товарищам. Оказалось, что они обсуждают листовку, только что сочиненную Гришей. Листовка предназначалась для населения оккупированных сел. В ней, между прочим, были стихи:
— А это для чего частушка? — спросил один из партизан.
— Как для чего? Чтобы панику вызвать у гитлеровцев, — пояснил поэт.
— А вдруг они твою песенку обернут в шутку? Тогда и паники не будет, — выразил сомнение партизан, спрятав в густых усах ехидную улыбку.
— Ну как это ты не можешь понять простых вещей? — искренне удивился Гриша. — Ведь тут прямо и ясно сказано: «с Красной Армией придем…» Вот и пусть трепещут, гады, ждут, когда придем…
Славный был юноша этот Гриша! Восторженный, простодушный.
До войны он заведовал клубом на каком-то заводе в Рославле и теперь в отряде все старался сколотить партизанский ансамбль песни и пляски. Хотелось ему наладить культурное обслуживание бойцов. Гриша даже подготовил для ансамбля стихи, частушки, которые, увы, распевал пока один.
На костре закипел чайник. Партизан, выразивший сомнение насчет стихов, достал из кармана пучок сухого кипрея и собрался было бросить в котелок. Как раз в этот момент неожиданно выросла фигура Парфена. Он обвел всех сидящих негодующим взором и, ничего не сказав, с размаху ударил ногой по костру. Чайник опрокинулся, вода на углях зашипела, от костра повалил пар, смешанный с едким дымом. Не успели мы сообразить, в чем дело, как Парфен загремел:
— Кто разжег огонь, ты, Гришка? — вопрошал он, нервически дрыгая ногой, чтобы стряхнуть с лаптя искры.
— Нет, Парфен Митрич, не я. Я только подошел, — скриводушничал оробевший поэт.
— Неужто не видите, что на корневище разложили? Ведь погибнет дуб. Эх, вы, варвары! Как фашисты, куда только командир ваш смотрит? И что за народ, ей-богу! — удивился Парфен. — Ничего им не жалко. Хоть весь лес сгори.
Широко расставив ноги, опершись на карабин, он свирепо бранился, внушая партизанам:
— Чтобы вырастить дерево, нужно десятки лет, а то и сотню. А загубить его можно в одну минуту. Понимаете вы это, безмозглые?
На шум явился командир отряда Колесов.
— Вот, полюбуйтесь, что творят! — встретил его Парфен, показывая на костер.
Командир осуждающе покачал головой. Чтобы поскорее уладить дело, отвлечь расходившегося старика, Колесов сразу заговорил с ним о другом.