Мы сразу оживились, обрадовались, вспомнив, что Парфен, комендант Брянских лесов, с нами. В этот момент его необычный титул, в шутку кем-то данный, приобрел для нас новый смысл: с Парфеном не пропадем.
— А найдется, Парфен, место для десяти человек?
— О месте неча печалиться. Лес большой, каждый кустик ночевать пустить, — ответил старик поговоркой.
Он привел нас в свою землянку, врытую в берег крутого оврага, заросшего кустарником. Это было старое, неизвестно когда и кем сооруженное жилье. Поселившись, Парфен застелил пол землянки досками, вывел наружу тесовую трубу. В помещении было темно и удушливо пахло прелью.
С Парфеном остались в землянке его сын, пятнадцатилетний Петя, встретивший нас с винтовкой в руке, и старичок-односельчанин.
— Скучно стало без народа, как после покойника, — заметил старик, зажигая «летучую мышь».
— Не каркай попусту, — остановил его Парфен. — Собери лучше что-нибудь поесть людям.
— Это мы в один миг спроворим, — весело засуетился старик, привыкший беспрекословно повиноваться Парфену.
Он достал откуда-то сала, свежего меду в сотах и пресных ржаных лепешек.
— Медок липовый, душистый, — похвалил старик. — Это приношение колхозников. А за хлебушек извиняйте. Весь отдали сегодня переселенцам в дорогу.
Мы наскоро перекусили, выставили часового и, не раздеваясь, вповалку легли на полу, устланном сеном.
Сон был тревожным, в землянке душно. Проснулись рано, с рассветом, и вышли на воздух. Но Парфен опередил нас.
— Умываться вот туда идите, к роднику, — сказал он, подходя с ведром воды.
Когда обутрилось, старик, угощавший нас ужином, наварил полное ведро свежей картошки и на жестяном противне нажарил сала. Расположившись на траве, поодаль от землянки, мы сели завтракать. И едва успели приступить к роскошному угощению, как с двух сторон леса, почти одновременно, грянули два артиллерийских выстрела. Люди сразу перестали жевать. Старый кашевар остановился с разинутым ртом, вопросительно глядя на Парфена. Прошло две-три минуты, раздалось еще два выстрела, потом опять. Над лесом свистели невидимые снаряды и рвались с продолжительным гулом.
Рамасухский лес сравнительно небольшой. Артиллерийским огнем, пожалуй, можно было достать любую точку на его территории. Обстрел велся беспорядочно, снаряды рвались то в одной, то в другой стороне леса. Нашей небольшой группе они, конечно, не могли причинить вреда. Но все же действовали на нервы.
На протяжении всего дня, через каждые пятнадцать-двадцать минут, с какой-то тупой аккуратностью приближался отвратительный свист, и каждый из нас прислушивался, стараясь определить, где должен упасть снаряд.
— Пускай стреляют, коль припасы лишние, — говорил Парфен. — Жалко только, деревьев много погубят, подлые люди.
Мы весь день старались разгадать, с какой целью немцы ведут обстрел. Если это артиллерийская подготовка перед наступлением, то она очень затянулась. День был уже на исходе. Да и «цель» для обстрела слишком велика. Судя по тому, что ночью не было слышно боя, отряды прошли за Десну благополучно. Вместе с тем противник, несомненно, осведомлен об этом. Огромная колонна людей двигалась по крайней мере мимо десятка сел, затемно она не могла преодолеть всего пути. Взвешивая все это, мы тем более не могли постигнуть смысла предпринятого гитлеровцами обстрела.
Парфен в ту же ночь ушел в разведку, чтобы узнать обстановку. В землянке он нам ночевать не советовал.
— Плащ-палатки есть у всех. Ложитесь где-нибудь в молодом сосняке. Он растет густо, и сухо в нем. Да чтобы, упаси бог, часовые не спали! — строго предупредил старик.
Взяв свой карабин, Парфен зашагал, встряхивая торчащим в сторону правым ухом малахая.
Вечером стрельба прекратилась. Ночь мы проспали спокойно и утром встали, когда начало сильно пригревать солнце. Артиллерийские снаряды свистели теперь реже, чем вчера.
— Батя не пришел? — с тревогой спросил пробудившийся Петя.
— Да ты не беспокойся, голубок, придет, — ласково ответил старый кашевар, хлопотавший у костра. — Парфен у нас башковитый, любого германца вокруг пальца обведет. Вот-вот нагрянет.
Но ждать Парфена пришлось долго. Мальчик беспокоился целый день, отец вернулся только к вечеру. Он пришел не один. Впереди него понуро шагал средних лет мужчина с бледным лицом и густым кровоподтеком у левого глаза.
— Стой, сукин сын! — скомандовал ему Парфен и, сняв с левого плеча короткий обрез, потряс им в воздухе, потом с презрением бросил в сторону: — Вот чем воюет, бандюга! — Парфен сдвинул со лба на лицо шапку, отер ею пот. — Подхожу к лесу от Петровского поселка, остановился отдохнуть. Слышу шаги. «Стой на месте!» — кричу. А он из своего поганого оружия — в меня. Да промахнулся. А я ему угодил в плечо. Он и руки опустил.