— Что вам нужно? — спросил командир.
Седой человек взглянул на командира, вздохнул.
— Я из Бугров, староста, — сказал он и замолчал, еще раз шумно глотнув воздух. — Служил там по приказу… Перфирия Дмитриевича. Но об этом знал только он.
Бугровский староста поставил перед командиром трудную задачу. Что делать с ним, как поверить ему?
В лагере готовились к митингу на могиле Перфирия Дмитриевича. Секретарь парторганизации Стариков набрасывал тезисы своей речи. Ему понадобились некоторые данные из биографии Перфирия Белова. В кожаной сумке, где хранились партийные документы всех коммунистов отряда, он отыскал партбилет старого коммуниста, развернул его и увидел маленькую бумажку. Это была записка.
«На случай моей смерти!
Бугровский староста Силантий Бурнягин, родом из того же села, не предатель, а наш лучший коммунист и партизанский разведчик. Достоин награды. Что я и удостоверяю.
П. Д. Белов.
Май 18 дня 1942 г.»
Записка была заверена подписью и печатью сельсовета.
При гробовой тишине Колесов прочитал записку, переданную ему секретарем парторганизации.
— Товарищ Бурнягин сейчас здесь. Мы с радостью принимаем его в свой отряд. Пусть он носит оружие покойного Перфирия Дмитриевича.
Командир попросил Бурнягина подойти поближе и вручил ему карабин. Тот взял его в руки и, сняв фуражку, поцеловал. Потом поклонился партизанам и сказал:
— Спасибо…
СУД СОВЕСТИ
Разные бывают встречи в жизни. Иную забудешь тотчас, а другая поживет какое-то время и погаснет, словно ее и не было. Но зато выдастся иногда такая, что врежется в память на всю жизнь, будто шрам от сабельного удара.
…Дело было давно, четверть века назад.
Первая встреча с Селиверстовым случилась у меня в необычной обстановке, на территории, оккупированной фашистами.
Со своим другом Ефремом мы всю ночь были в разведке, а поутру я собрался уходить в отряд. Ефрем остался. Прошел слух, что ожидается новая часть фашистов, надо было узнать о ней поподробнее.
Оврагами, кустарником я пробирался в сторону реки Неруса, за которой лежали Брянские леса. День был хмурый, тяжело и низко ползли тучи в сторону леса и лениво кропили землю мелким дождем. Всхолмленные поля с редкими кулигами осинника выглядели пустынно. На протяжении двухчасового пути я даже издали не увидел человека.
Чтобы попасть на левый берег Нерусы, мне предстояло пройти через мост у деревни Глинищи. Обычно днем мы избегали открыто бывать в селах, но на этот раз я решил заглянуть в село. Да, правду сказать, и голод понуждал меня зайти в крайнюю избу — может, удастся чем-нибудь разжиться. Я знал, что в Глинищах жил староста, при нем — небольшая группа полицейских. Они держались тихо, боялись партизан. Так что я шел спокойно, но, конечно, с предосторожностями.
Незаметно, прибрежным ольховником подошел к крайней избе, держа наготове автомат. Из трубы шел густой дым и по сырой тесовой кровле сползал вниз, на землю.
Без стука и разрешения я вошел в избу и поздоровался с женщиной, встретившейся у порога. Не ответив на приветствие, она попятилась к кровати, на которой лежал мужчина. Казалось, женщина хотела заслонить его, защитить…
— Почему хозяин долго спит? — спросил я, чтобы прервать молчание.
— Инвалид он, больной, — холодно ответила женщина. — А ты кто такой будешь?
— Партизан, — ответил я напрямик, пристально наблюдая за мужчиной.
— От наказание! — воскликнула женщина. — Как партизан, так к нашему дому прется! Не миновать нам петли через вашего брата.
— А ты молчи, — вдруг простуженным басом оборвал ее мужчина. — Не твоего это ума дело.
— Что молчать-то? Говорю тебе, повесят нас из-за них, за связь с партизанами.
Опасения женщины были обоснованны, я чувствовал правоту ее слов.
— Есть, поди, хочешь? — спросила она все тем же сердитым тоном.
— Не прошу, — сдержанно ответил я.
— То-то вот, не просишь, — недовольно отозвалась она. — Тогда ради чего заявился? Шел бы вон к соседям.
— А ты, браток, не слушай дуру бабу, — добродушно посоветовал мне хозяин. — И на меня не смотри подозрительно. Я инвалид, безногий. — Он откинул одеяло и показал тупой обрубок ноги.