Лео жил в Вене, когда в марте 1938 года Гитлер вошел в город и четверть миллиона людей с буйным восторгом встретили его. Вскоре последовал аншлюс — присоединение родины Гитлера к Третьему рейху. И так же быстро наступила власть беззакония.
Осенью того же года мать Лео настояла, чтобы он, ее единственный сын, бежал. Запах крови, казалось, висел в воздухе Вены. До конца войны значительная часть персонала всех лагерей смерти и концлагерей, созданных нацистами, была из крошечной Австрии. Так, четыре пятых всего штата Адольфа Эйхмана, ведавшего транспортировкой евреев в концентрационные лагеря, были выходцами из Австрии. Да и сама маленькая Австрия отправила в лагеря смерти шестьдесят пять тысяч евреев.
Лео предпринял ряд отчаянных попыток побега. Для того чтобы бежать из Германии, он морозной ночью полностью одетый переплыл Сауэр. Шесть лет спустя он, потеряв сознание, упал на одной из улиц в Лиможе (Франция) и очнулся под присмотром монахини. Он прополз под колючей проволокой, чтобы бежать из французского лагеря Сен-Сиприен, пешком преодолел Альпы. Его ноги кровоточили и были так обморожены, что носки можно было снять только вместе с кожей. И все же он достиг швейцарской границы, где надеялся обрести свободу, однако был задержан и выслан назад. Он скрывался от жандармов на чердаке дома в Пиренейских горах, прятался в закутке прямо над охраной в лагере для интернированных возле Ривзальта. Однажды утром его посадили в товарный поезд, направляющийся в Аушвиц, где он был бы уничтожен. И он выпрыгнул из поезда в темноту французской ночи. Его подобрали деревенские священники, затем он был арестован французской жандармерией и снова бежал. Его посадили в тюрьму, где он был жестоко избит охраной. На глазах вооруженных офицеров он вновь бежал из поезда. Позднее примкнул к французскому движению Сопротивления. Лео находился во Франции, когда она была освобождена. С марта 1942 года по июль 1944-го — за время капитуляции и сотрудничества французской власти с Германией — из Франции (как вклад в немецкое «окончательное решение еврейского вопроса») было депортировано более семидесяти пяти тысяч евреев. Из них выжило лишь две тысячи пятьсот. Среди погибших были две тысячи детей младше шести лет, шесть тысяч младше тринадцати и девять тысяч пожилых людей старше шестидесяти. Самой старшей было девяносто пять лет, а самым маленьким — несколько дней. Немцы даже изменяли свои военные планы, чтобы иметь возможность осуществлять систематические убийства: поезда, предназначенные для транспортировки немецких солдат, перевозили евреев в лагеря.
То, что Лео все это пережил, — для него и дар судьбы, и неизбежность.
В 1947 году Лео Бретхольц приехал в Америку, поселился в Балтиморе, обзавелся семьей и четырнадцать лет не говорил ни слова о войне. Ему хотелось жить полноценной жизнью, но прошлое не отпускало его. Он принадлежит к тому травмированному войной поколению, которое, хотя и выжило, не смогло справиться с ужасом пережитого. Теперь, когда время безжалостно требует свою дань, эти люди чувствуют себя обязанными сказать свое последнее слово.
— Забыть или ничего не сказать о том, что происходило, — сказал Лео в тот день во время обеда, — означает, что нас заставили замолчать, а это как раз то, чего хотел Гитлер.
Через тридцать лет после войны я, тогда сотрудник газеты, встретился в Балтиморе с Александром Бернфесом, который выжил в бойне Варшавского гетто, так как был вывезен оттуда благодаря польскому подполью. Немцы сняли множество фильмов, ежедневно педантично перенося на пленку все происходящее в этом гетто. Бернфес объединил эти фильмы в один. В Америке этот фильм еще не демонстрировался. Лишь немногие из нас посмотрели эти старые кадры, видели детей с направленными им в спины прикладами, стариков, чьи бороды поджигали смеющиеся солдаты. Маленькую девочку, обнимающую своего младшего братишку, чье лицо напоминало череп, обтянутый кожей. Трупы, лежащие повсюду на улицах и равнодушно бросаемые в телеги. Людей, выпрыгивающих из горящих зданий и обороняющихся кухонными ножами от танков и бомб.
Как могло произойти, что мы в благополучной Америке, через тридцать лет после войны, так мало знали об этом варварстве?
Год спустя я присутствовал в зале судебных заседаний в Балтиморе на процессе, в ходе которого американское правосудие пыталось депортировать некоего человека по имени Карлис Детлавс. Он обвинялся в том, что по поручению нацистов истязал и убивал латвийских евреев. Свидетелем выступал израильский гражданин Абрам Либчим. Он подтвердил, что видел, как Детлавс хладнокровно расстреливал людей на улицах Латвии.