Отвлекшись от витрины, старуха зачарованно смотрела на приближающегося метаморфа. Так, наверное, ведут себя мыши, поддавшись гипнотическому танцу змеи. Никифор закусил губу, осознавая, что станет свидетелем скорой и неминуемой расправы. Но он ошибался. Автомат Странников медленно подошел к несчастной и застыл в шаге от нее. Метаморф будто ожидал ответного движения, и старуха поняла. Почтенная вытерла слезы и буквально ожила. Движения стали быстрыми, порывистыми, суетливыми - дряхлая матрона очень спешила.
Бабка опустила руки в корзину. На мостовую вывалилось грязное тряпье, покатилась полупустая детская бутылочка, рассыпались незатейливые погремушки. Старуха извлекла из плетенки небольшой тряпичный сверток и доверчиво протянула "военному". Метаморф осторожно принял подношение и бережно прижал к мощной груди. Сверток, отреагировав на движение, зашевелился, зашелся здоровым младенческим криком. Карга закрыла лицо руками и, опустившись на колени, истошно взвыла, исторгая из глубин прокаженной души боль, отчаяние, горе, ненависть к себе и сущему.
- Змеиное молоко, - Никифор прошипел ругательство вслух и прикусил язык. На площади внезапно появились новые действующие лица, которых, как и содержимое бабкиной корзинки, проворонил дрон. Исправен ли еще дозорный автомат или его нутро оказалось слишком тонким и чувствительным к насыщенной ядами атмосфере?
Из зданий у павильона высыпалась группа низкорослых аборигенов. Никифор, доверяя теперь только своим глазам, насчитал пару десятков человек. Местные были вооружены огнестрельным оружием разного калибра и отличных друг от друга конструкций. У одного из них Еловский заметил даже внушительного размера ручной пулемет. Судя по злым восклицаниям, им не терпелось применить в деле весь разношерстный арсенал.
- Стойте! - Старуха, изменившись в лице, поднялась с колен, встав между метаморфом с ребенком и соплеменниками. Она вытянула перед собой руку открытой ладонью вперед, словно хотела оттолкнуть вооруженных людей, отгородиться от них или смести прочь. - Не смейте!
- Сумасшедшая дрянь! - Один из аборигенов выступил вперед и взял ее на прицел. - Ты отдала твари моего сына!
- Он и мое дитя! - Старуха ударила себя в грудь. - Убей меня, если сможешь, но это я - я! - родила его в муках, не ты!
- Заткни гнилой рот, стерва! - Абориген выстрелил, и старуха, согнувшись пополам, упала. Автомат Странников равнодушно посмотрел на то, как корчится у его ног человеческое существо, потом повернулся к вооруженной группе спиной и направился в логово. Не проявляя никакого желания вступать с ненавистным метаморфом в переговоры, местные открыли плотный огонь. Пули рвали ткань мундира, но "солдат", никак не реагируя на многочисленные кинетические удары, спокойным размеренным шагом вошел в павильон. Старуха, распластавшись в растекающейся луже крови, провожала его немигающим взглядом.
Стрельба стихла, но воздух, насыщенный бессильной злобой и пороховыми газами, все еще витал над площадью мятежным духом. Еловский, не желая больше вдыхать смрад ненависти, отполз от пролома и принялся собирать снаряжение, намереваясь вернуться в бункер миссии. На сегодня, думалось Никифору, впечатлений больше чем достаточно. В конце концов он получил ответ на долго мучивший его вопрос. Трагедия Надежды была вовсе не в том, что доминирующий на ее поверхности вид наплевал на экологию в угоду развития машинерии. Причина безвременной кончины их мира крылась в отвращении, которую аборигены, будучи вершиной местной эволюции, испытывали друг к другу даже сейчас, у последней черты. Стоило ли удивляться, что местная цивилизация в конечном итоге отравила не только кормилицу-природу, но и саму себя, буквально совершив самоубийство?
Никифор поднялся, чтобы уйти, но вдруг услышал, как в соседней комнате скрипнула половица. Змеиное молоко, лягушачьи уши! Прежде чем идти на поводу у эмоций, ему следовало убедиться, что местные ушли! Мысленно костеря себя за неосторожность, Еловский включил активный камуфляж, надеясь, что маскировочный слой не откажет, как дозорный дрон. Положив руку на скорчер, Никифор прижался к стене, сливаясь со штукатуркой и ошметками обоев.
В комнату осторожно прокрался седобородый абориген, повертел головой, принюхиваясь к воздуху, словно ищейка. Будучи азартным охотником, он не догадывался, что, выслеживая зверя, попал к тому в берлогу. Следопыта, как и многих людей до него, сгубила самонадеянность.
Когда с седобородым и его товарищами было закончено, а пыль осела, Еловский выбрался на улицу, прилегающую к площади. За зданием, из которого он вышел, стоял грузовой автомобиль с высокими бортами - грязное, уродливое, дышащее на ладан чудище, но от него еще исходили тепло и узнаваемый запах ископаемого горючего. Вот так сюрприз! Значит, кое-какая техника в городе еще была на ходу. Это объясняло, как у гнезда метаморфов одномоментно появился целый отряд карателей.
Еловский заглянул в кабину грузовика. Под пассажирским креслом покоился брезентовый мешок. Кладь, наверняка, принадлежала хитрому следопыту. Кому ж еще исполнять роль штурмана, если не ему? Никифор вывалил к ногам содержимое и убедился в верности догадки. По камню покатились патроны, глухо ударились оземь пара запечатанных еще консервных банок, а сверху шлепнулся военный планшет - старый, кожаный, на блеклой металлической застежке. Внутри желтели бумажные листы с записями и пометками. Решив разобраться с содержимым планшета позже, Никифор сунул находку в свой рюкзак и наскоро обыскал кузов транспорта. Он нашел запасную канистру с характерным душком нефтеперегонки, облил ее содержимым машину и, отойдя за угол, поджог оставленную за собой дорожку.
Мутная желтоватая жидкость загорелась, чуть чадя. Синий огонек весело и споро побежал к машине. Еловский развернулся и зашагал прочь. За спиной гулко ухнуло - то ли рванул бак с горючим, то ли где-то в грузовике лежала взрывчатка, на которую он по недоразумению и спешке не обратил внимания - поди теперь пойми.