Притом же некоторые рыбы достигают здесь громадных размеров. Правда, осетры попадаются большей частью около пуда весом, редко в два и еще реже в три или четыре пуда, но зато калуга достигает 30 пудов [5 ц] при длине более двух сажен, а местные китайцы-старожилы говорят, что есть даже экземпляры и в 50 пудов.
Странно, каким образом такая громадная рыба может привольно жить в озере, которого глубина в очень многих местах менее длины ее туловища.
Однако, несмотря на все баснословное обилие рыбы, это естественное богатство приносит весьма малую пользу местному населению, так как рыбный промысел существует здесь в самых ничтожных размерах. Им занимаются для собственного обихода только крестьяне, живущие на западном берегу озера Ханка, да отставной солдат и китаец при истоке Сунгачи.
Правда, крестьяне имеют невод, которым ловят преимущественно мелкую рыбу, но зато для ловли больших рыб осетров и калуг — употребляются единственно железные крючья, которые опускаются в воду без всякой приманки {Устройство подобного снаряда, или как его здесь называют — снасти, будет подробно описано в следующей главе при рассказе о рыбном промысле инородцев.}.
Но, несмотря даже на такой несовершенный способ ловли, употребляемый исключительно при истоке Сунгачи как в месте наиболее рыбном, китаец и солдат, здесь живущие, имея сотню крючков, в хороший период, ежедневно ловят по нескольку осетров, а иногда и калугу.
Лов начинается обыкновенно с половины февраля, но наиболее успешный бывает в мае. Затем он продолжается все лето и осень до половины октября, когда по Сунгачу уже начинает идти мелкий лед.
Рыбу солят и едят в свежем виде; икру же, которую не умеют приготовлять впрок, употребляют для еды свежепросоленую, а иногда, когда попадается калуга, в которой икры бывает от 3 до 4 пудов [50–60 кг], то выбрасывают эту икру как вещь не годную для хранения. Между тем в Хабаровке и даже на озере Ханка, на противоположной его стороне, в посту Камень-Рыболов, привозная из Москвы в жестянках икра продается по два рубля за фунт.
Китаец, живущий при истоке Сунгачи, ловит осетров и калуг, главным образом, для добывания из них хряща, который он сбывает в ближайший маньчжурский город Сан-Син по два серебряных рубля за фунт. Приготовляя этот хрящ для продажи, китаец сначала варит его немного в воде, чтобы удобнее можно было отделить мясо, которое потом совершенно очищает щеточкой; наконец, сушит на солнце уже совершенно очищенный хрящ. Последний должен быть без малейших частиц мяса, так что чистка щеточкой — процедура весьма кропотливая, но зато приносящая хорошие барыши. По словам того же китайца, этот хрящ употребляется у них в кушаньях богатыми людьми»[28].
Пробыв на озере примерно месяц и выполнив поставленную задачу (перепись населения), в начале сентября Пржевальский отбывает к Японскому морю. Сообщение через степную полосу с побережьем Японского моря производилось на тот момент по почтовой дороге, которая шла от поста Камень-Рыболов к реке Суйфуну. Эта дорога была довольно хороша благодаря самому характеру местности — здесь начинаются ханкайские степи, которые Пржевальский характеризует как «лучшее место во всем Уссурийском крае для наших будущих поселений».
По дороге вблизи деревни Никольское (которой путешественник тоже пророчит замечательное будущее ввиду плодородных земель и хорошего местоположения) он встречает и описывает остатки древних сооружений, а также валяющиеся рядом с ними мраморные плиты с изображением черепахи.
«Кому принадлежали все эти обделанные камни и укрепления? Некоторые относят их к XII в., ко временам династии Нюжчень, которая в то время владычествовала в Южной Манчьжурии, но, мне кажется, что такое предположение не более как гадательное. Позднейшие археологические изыскания, вероятно, прольют больший свет на этот предмет и разъяснят нам историю этой страны, которая долго была местом кровавых столкновений, сначала корейских (гаолийских), а потом маньчжурских племен с китайцами, и здесь несколько раз сменялось владычество тех и других…
В глубоком раздумье бродил я по валам укреплений, поросших кустарником и густой травой, по которой спокойно паслись крестьянские коровы. Невольно тогда пришла мне на память известная арабская сказка, как некий человек посещал через каждые пятьсот лет одно и то же место, где встречал попеременно то город, то море, то леса и горы, и всякий раз на свой вопрос получал один и тот же ответ, что так было от начала веков».
28
Здесь и далее в этой главе, если не указано иное, цитируется книга Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае» (СПб., 1870).