Владивосток, в который прибыл Пржевальский, по переписи 1868 года имел 35 частных домов, 22 казенных и 20 китайский фанз. В городе проживало около 500 человек. Кроме солдатских казарм, офицерского флигеля, механического заведения, различных складов провианта запасов, в нем было пятидесяти казенных и частных домов, да десятка два китайских фанз. Число жителей, кроме китайцев, но вместе с войсками, — около пятисот человек. Частные дома принадлежали по большей части отставным солдатам и четырем иностранным купцам, которые имели лавки, но преимущественно занимались торговлей морской капустой. Главный рынок этой капусты происходил во Владивостоке в конце августа и в начале сентября, когда сюда собирались несколько сот манз (китайцев), привозящих на продажу всю добычу своей летней ловли. Затем купленная капуста грузилась на иностранные корабли и отправлялась в Шанхай или Чу-фу для продажи.
Подмечая особенности торговли, осеннего лова красной рыбы или охоты ямами, Пржевальский весьма нелицеприятно отзывается о промысле здешних купцов. Слово «втридорога», как следует из его описания, здесь следовало понимать буквально, но и этого мало!
«Не говоря уже про то, что все эти товары — самый низкий брак, покупаемый по большей части с аукциона в Гамбурге или в Шанхае, существующие на них цены безобразно высоки и постоянно увеличиваются по мере того, как товар уже на исходе или остается в руках только у одного купца… Исключение, только не в цене, а в качестве, можно сделать для одной водки, которая приготовляется из чистого американского алкоголя и составляет главный предмет торговли и главный продукт потребления в здешних местах».
4 ноября Пржевальский покидает Владивосток (успев поохотится на аксисов, о чем подробнейше рассказывает в дневнике, и не щадя себя за собственную горячность, стоившую ему нескольких промахов). Пройдя вверх по полуострову Муравьева-Амурского, в полдень 6 числа он добрался до русского поста, лежащего возле фанзы Кызен-Гу, в вершине Уссурийского залива.
Недалеко находилась переправа через устье реки Майхэ, и эта переправа едва не прервала экспедицию. После того как на небольшой лодке были перевезены вещи и вьючные принадлежности, путешественники начали вплавь переправлять семерых лошадей По реке к тому моменту уже плыли небольшие льдины, а берега замерзли, так что пришлось прорубать во льду проход для лодки и лошадей. Река здесь имела в ширину около 80 сажен, половина из которых была мелкой. Пока было мелко, все шло хорошо. Лошади шли одна за другой, их направляли солдаты. Но когда пошла глубина, одна из льдин врезалась между лошадьми, они сбились и начали кружиться на месте, а трех лошадей течением начало уносить в море. Солдаты растерялись, а Пржевальский, переправившийся раньше в лодке, ничем не мог им помочь. Наконец они вывели на берег первых четырех лошадей, и на лодке бросились за теми, которых унесло течением. Совершенно изнеможенные, эти лошади едва болтали ногами и наконец одна из них погрузилась на дно; две же другие с большим трудом были подтащены к отмели и выведены на берег.
Сильно озябшие, все лошади дрожали, как в лихорадке, так что их пришлось сначала водить около часа, чтобы согреть и обсушить. Однако потом лошадей все же завьючили и к вечеру пришли на устье реки Цыму-хэ, в небольшую деревню Шкотова с шестью дворами и 34 жителями.
Казалось бы, после такой передряги любой бы воспользовался возможностью спокойно отдохнуть. Но не Пржевальский! Кипучая энергия этого человека просто поражает!
«До последнего времени Цыму-хэ была главным притоном всякого сброда, который приходил к нам из пограничных частей Маньчжурии. Богатые земледельческие фанзы, здесь находившиеся, снабжали жизненными припасами промышленников золота и ловцов капусты, а на зиму для развлечения этого люда открывали у себя игорные дома.
Одна из таких фанз находилась возле самой нашей деревни, а так как я пробыл здесь целые сутки, то нарочно отправился посмотреть, каким образом играют китайцы.
Когда я пришел в фанзу, то был уже первый час дня и игра шла в полном разгаре. На нарах, обведенных вокруг стен, стояло семь столиков, и за каждым из них сидело по четыре китайца в своем обыкновенном положении, т. е. поджав под себя ноги. Один из них играл в кости, а другие в карты, которые по форме гораздо меньше наших, с изображением каких-то каракуль.
Все играющие курили трубки и без всяких разговоров вели свое дело, так что в фанзе, несмотря на большое число людей, весьма говорливых в другое время, теперь была совершенная тишина. Действительно, замечательно хладнокровие, с которым китайцы делают даже последнюю ставку. Ни голос, ни выражение лица не выдают той внутренней борьбы, которая происходит у всякого игрока в подобном случае.