На чистом поле фазаны довольно осторожны, в особенности в стаде, и не подпускают к себе на выстрел, но летом, а часто и пешком, уходят в ближайшую густую траву.
Зная это, я проходил сначала вдоль поля и сгонял с него всех фазанов, а затем отправлялся искать их с лягавой собакой.
Тут начиналась уже не охота, а настоящая бойня, потому что в нешироких полосах густого чернобыльника, которым обыкновенно обрастают здешние поля, собака находила фазанов в буквальном смысле на каждом шагу. Пальба производилась настолько скорая, насколько можно было успевать заряжать ружье; и, несмотря на то, что часто сгоряча делались промахи, да притом много подстреленных уходило и пропадало, все-таки часа через три или даже иногда менее я убивал от 25 до 35 фазанов, которые весили от двух до трех пудов, так что мой солдат едва доносил домой полный и тяжелый мешок.
Такой погром производил я почти ежедневно во время своего десятидневного пребывания на Сучане, и долго будут помнить меня тамошние фазаны, так как дня через три уже можно было видеть на полях хромых, куцых и тому подобных инвалидов. Роскошь в этом случае доходила до того, что я приказывал варить себе суп только из одних фазаньих потрохов, а за неимением масла употреблял и собирал на дальнейший путь их жир, которого старый самец дает в это время почти со стакан».
В этих строках невозможно пройти мимо удовольствия завзятого охотника!
Там же довелось Пржевальскому впервые поохотиться на тигра. Правда, охота вышла неудачной, о чем путешественник сильно сожалел.
25 ноября Пржевальский оставил долину Сучана и направился в гавань Св. Ольги вдоль береговой линии. Путь был трудным, так как на протяжении всех 270 верст он лежал поперек боковых отрогов Сихотэ-Алиня, расположенных перпендикулярно побережью. Еле заметные тропы, редко посещаемые даже местными жителями, то чуть заметно вилась в дремучей тайге, то поднималась очень круто на высокие горы, то, наконец, шла вброд по морю, обходя утесы.
В дороге, помимо охоты, Пржевальский развлекался тем, что сбивал выстрелами неопавшие кедровые шишки.
«Чтобы полакомиться орехами и хотя немного сократить долгие ночи, которые приходилось проводить в лесу наполовину без сна, я сбивал пулями эти шишки, а затем на ночевке, сидя у костра, клал их в огонь и доставал орехи. Впоследствии я до того напрактиковался в щелкании этих последних, что, пожалуй, мог поспорить с любым сибиряком, который с измальства уже привыкает к подобной забаве {Во всей Сибири кедровые орехи составляют одно из главных лакомств простого люда, и часто собравшееся общество, за неимением интересных для сообщения предметов, проводит большую часть вечера молча, только пощелкивая орешки, которые и слывут в этих странах под метким названием „сибирского разговора“.}».
Миновав небольшие речки, 1 декабря экспедиция вышла к реке Та-Уху.
Тропинка, по которой шли путники, часто выходила на самый берег моря, где в тихих пустынных заливах путникам удавалось видеть китов, пускающих фонтаны. На песчаных, низменных берегах валялись кости и черепа этих великанов в обрамлении водорослей и раковин, среди которых попадались морские звезды и великолепного малинового цвета медузы. Отмели перемежались мысами, где над самой водой нависали высокие отвесные утесы, у изножья которых бились о берег холодные волны.
От реки Та-Уху до гавани Св. Ольги, на протяжении около 120 верст, лежало самое пустынное место всего морского побережья, начиная от залива Посьета. Только на одной реке Пхусун встретилось путникам китайское население (около двадцати фанз), а затем снова безлюдье. Даже серебряная руда, находящаяся, по слухам, в вершине реки Ванцин, не привлекала старателей в ее долину.
Все это время приходилось ночевать в лесу. Обычный день путешествия выглядел примерно так:
«Обыкновенно за час или полтора до заката солнца сильно уставшие ноги начинают громко напоминать, что время отдохнуть. Притом желудок также давно уже заявляет о своей пустоте, и все это настолько сильные побуждения, что мы начинаем выглядывать по сторонам дороги место, удобное для ночлега. Для этого обыкновенно избирается лесная лужайка на берегу какого-нибудь ручья, чтобы иметь под боком дрова, воду и пастбище для лошадей. В здешних местностях все это очень нетрудно отыскать: ручьи текут в каждой пади, и вода в них не хуже знаменитой невской, трава растет везде и всюду, а в лесу столько сухого валежника, что нетрудно добыть сколько угодно дров.
Выпадет, бывало, такое удобное место, хочется отдохнуть, соблазнителен и греющий костер на морозе, но солнце стоит еще высоко, целый час до заката, так что можно успеть сделать версты три — и с досадой идешь далее.