Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.
На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.
Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.
«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»
Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.
Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека — женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания — четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.
«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»
Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.
— Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: «Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… — голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.
Мальчик плакал.
Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…
***
— Давай купим вот эти, — сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, — ни у кого таких нет!
— Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!
— Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я понимаю, про какие ботинки ты говоришь, — женщина показала глазами мальчику на пару довольно страшных массивных ботинок, стоявших на отдаленной полке, — но их покупают люди, у которых мало средств, чтобы обуть своих детей в нормальные, нор-маль-ны-е ботинки, понимаешь меня? Или такие ботинки покупают подростки, которые стараются выделиться из толпы в знак протеста. Ты что, протестуешь, что ли?
— Но у всех моих друзей они! А я припрусь в этих… с непонятной зеленой подошвой! Как отстойник какой-то!
— Да ты посмотри на них! Какие они, — женщина сделала паузу, подбирая подходящее слово, а затем продолжила, — прикольные! Ни у кого таких нет! И потом, они похожи на те, ну, которые носил твой Питер Паркер.
Мальчик подозрительно посмотрел на женщину, потому что знал, что Питер Паркер никогда бы не надел кеды с зеленой подошвой, ну, ни-ког-да! Однако неохотно взял в руки один кед, повертел его в руках, поскреб ногтем его резиновый носок, а затем понюхал для верности, как бы показывая женщине свое крайнее недоверие цвету подошвы.