Если грешницу удерживают от уплаты долга, это трудно назвать добродетелью.
Ей не пришлось закончить эту историю для детей. Лу ведь знал ее смысл, знал и свои обязанности. Она почувствовала, как его рука скользнула ей под блузку — бестолково шарящая и ищущая, касающаяся ее маленькой груди, чтобы вызвать возбуждение. Она ждала, пока не уловила слабого движения плоти, а затем протянула руку, чтоб дать ему Жест Благодарности и ввести его в Рай. Другие мужчины давали ей знать знаком или словами, что им больше по душе Поцелуй Признательности, но тут она решила, что это было бы слишком много для того, кто так робок и пуглив.
«Думаешь, что когда-нибудь, когда они захотят получить это, ты вспомнишь, что у тебя есть зубы? — Червь чуть не задохнулся от похабного смеха. — Будь счастлива уже тем, что из тебя за время дороги выветрился запах принимающей женщины, а то тебе пришлось бы дать им всем куда больше, чем они получили. Для ворья уважать знак крови — вещь необычная».
Бекка изгнала насмешливого демона из своего ума и сосредоточилась на том, что надо было делать в данный момент.
Все кончилось быстро. Когда она услышала стон наслаждения, она поняла, что он получил Господню награду мужчине за то, что помог гордой женщине вернуться на отведенное ей место. Она очень хотела, чтоб тут было темно и можно было бы не видеть Лу. Его покрытое оспинами лицо светилось счастьем, и она поняла — его переполняет благодарность, которая мужчине не к лицу.
«Уходи, — приказывала она ему мысленно, напрягая всю свою волю. — Ты мне ничего не должен. Это я плачу долги женщин; мы с тобой квиты. Благодарение Пресвятой Деве, я не обязана платить их дважды. Уходи же!» — Она ужасно устала.
А он все тянул. Ее чуть не стошнило от того, какими растроганными и влажными стали его глаза.
— Я могу принести тебе воды…
— Нет, спасибо.
— Мисочку, чтоб умыться? Я могу притащить ее из нашей кухни…
Она решила воспользоваться его благодарностью, чтобы поторопить уход.
— Я подожду до того времени, пока вы все… — Бекка оставила фразу неоконченной. Сам поймет, не такой уж он недоумок. Она почему-то сомневалась, что Мол станет держать у себя тех, кто не годится для этой… как ее… скадры, что ли? Ведь для того, чтобы учиться новому, нужны мозги.
— Пока ты не покончишь с нами? О, все кончилось, ты можешь спать спокойно. Я последний. — Теперь благодаря ее дару это был уже мужчина. Он повернулся на ее сосновой подстилке и заложил руки за голову. — Такой уж мне выпал жребий. — Его взгляд поднялся к звездам, видимым между хилых сосновых ветвей. — Ну, разве это не прекрасно? — Он показал на белое пятно, четко выделяющееся на черном небе. — В моем старом хуторе мы называли его Молоком Марии.
Бекка от нетерпения сжимала кулаки. Сейчас она не дала бы и горсти мякины за рассказ о хуторе Лу. Ей нужно было знать только одно — почему он ведет себя так, будто Гилбер Ливи куда-то провалился. Липкая субстанция, склеивавшая ей пальцы, доводила ее до бешенства. Она пробовала обтереть ее о ветки, но лишь обклеила ладони сухими семенами и опавшими иголками.
Бекка набрала в грудь побольше воздуха, медленно-медленно выдохнула его, стараясь, чтобы мысль, только что промелькнувшая у нее, не ушла в пустоту. Он просто забыл про Гилбера. Сейчас я помогу ему вспомнить.
— Думаю, я все же воспользуюсь водой, которую ты предлагал, — сказала она. — Но тебе не стоит себя утруждать, бегая взад и вперед с миской. Пусть Гилбер Ливи захватит ее сюда, когда придет.
Глаза Лу раскрылись так широко, будто им предстояло расширяться до бесконечности, чтоб вобрать в себя всю ее глупость.
— Ты думаешь, что Гилбер Ливи придет к тебе, миз? Вот за этим делом?
— А разве нет? — Была лишь одна причина, как воображала Бекка, которая могла объяснить слова Лу, но ее нельзя было произнести вслух: мерзость перед Господом! Если так и если Мол дышит с ним одним воздухом, то действительно порядки в этой скадре разительно отличались от порядков в хуторах.
Лу не потребовалось много времени, чтоб понять, какая мысль возникла у Бекки — уж больно ясно она была написана у нее на лице. Он издал звук — нечто среднее между фырканьем и смехом — и тут же вскочил на ноги.
— Нет, дело не в этом. Неужели ты думаешь, что Мол позволил бы такому позорить нашу скадру? Когда он брал меня к себе, он прежде всего досконально выспросил у меня причины, по которым я сбежал… оттуда, откуда я происхожу. Послал к моим родичам Яйузи — тайком, — но все, с чем вернулся Яйузи, было… — Он бросил на Бекку быстрый взгляд, поняв, что чуть было не выдал себя, и тут же поправился: — Нет, он узнал, что я чист. Если б я был одним их этих… несущих в себе смерть, отказывающихся от жизни… он убил бы меня на месте. То же и с Гилбером Ливи. Только Молу пришлось удовлетвориться словами самого Гилбера — уж слишком далеко пришлось бы переть туда, откуда он пришел, чтоб удостовериться, что он чист. Но Гилбер Ливи, так сказать, носит свое доказательство на себе.
По лицу Бекки скользнула гримаса стыда, что дало Лу основание потрепать ее по щеке. Ее дар превратил его в мужчину, а она стала для него милым и славным ребенком.
— Я пришлю его к тебе с водой, дорогая. А тогда, если у тебя хватит ума, ты сама поймешь, что к чему. И если у тебя получится, у меня есть настоящая монетка, прямо из Би-Сити, которую я дам тебе в уплату за этот фокус. — Он грубовато пощекотал ее под подбородком и зашагал к лагерному костру, напевая старинный благодарственный псалом Господину нашему Ироду, слова которого были весьма умело превращены в похабщину.
Оставшись одна, Бекка порадовалась, что он не забрал с собой миску с головешкой. Ночь уже кончалась, дело шло к утру. Она замерзла и не знала, что делать дальше. Придет ли за ней сам Мол, чтоб отвести обратно, и сделает вид, будто она провела время в этих кустах в одиночестве по собственной воле? Или ей надлежит собраться и без разрешения присоединиться к тем, кто сидит сейчас у костра? Маленький костерок Лу уже умирал. Она сунула в него несколько сухих сучков и стала смотреть, как они шипят и трещат; одновременно она обдумывала проблему — идти или оставаться.
Тут она услыхала твердые уверенные шаги и увидела второй огонек, пробирающийся сквозь кусты. Появился Гилбер Ливи с сосудом воды в одной руке и самодельным светильником — в другой.
Он сел рядом с ней, поставил свой светильник рядом со светильником Лу и протянул ей воду.
— Я захватил и тряпочку для твоих рук, мисси. — Его глаза были темны, и ей показалось, что она видит в них слабый отсвет звезд.
— Спасибо. Я воспользуюсь ею потом.
— Потом?
— Теперь ведь твоя очередь, верно? — Она повозилась на своей подстилке: вопрос был нахален даже для ее сестрицы Леноры. Там — внутри — ее горло пылало от щелочного вкуса стыда. Это чувство поднималось откуда-то из глубин живота и усиливалось с каждой секундой, а он продолжал сидеть на том же месте, не изменив выражения лица. Поскольку он даже не придвинулся к ней, Бекка произнесла традиционные слова и снова подождала, но уже дольше. Ничего. Причем ничего похожего на страх Лу перед женщиной она не почувствовала.
— Мисси, — сказал он, помолчав так долго, что Бекке показалось, будто у нее от ожидания начинает сама собой слезать кожа. — Мисси, все эти дела не для меня. — Он снова сунул ей сосуд с водой. — Лу был последним, кто использовал тебя сегодня ночью. Можешь умыться и немножко отдохнуть. Ребенок сейчас спокойно спит. Мы уйдем с рассветом. — Бекка не шелохнулась, и тогда он взял ее руки в свои и тщательно отчистил от сухих семян и коричневых сосновых иголок. Его сильные руки выражали пугающую нежность, когда он склонил голову к ее рукам и насухо вытер пальцы.