Злокачественная опухоль. Хочу, чтобы замкнулось всё на самоём себе! Замкнулось и затряслось от электрического переизбытка. Чтобы обуглилось, чтобы горело, светило, сверкало и было, как надо!
Мне и Милуше, Милуше и мне, нам говорила Исааковна Еленушка Вигдорова, что самое страшное, когда в истории появляются люди, которые знают как надо.
И глупышка моя первожённая усвоила сей постулат. А что усвоила она ещё? Мне иногда непонятно.
Может быть ничего? Вряд ли. Ведь неглупая баба! Но почему же не понимает, не помнит она ничего? И ебется она не со мной. Это что, от большого ума?
У Машеньки, дочери моей Милы, есть папа. Его зовут Дима Стоянов. Все это называется «мне пиздец»…
Главным образом я делаю, как делаю я, вот почему:
Во-первых, я не люблю слова и сентементализм.
Во-вторых, я не люблю книги, кино, картины и вообще ненавижу искусство.
В-третьих, все изложенное в первых двух пунктах иногда оказывается неверным и все происходит совершенно наоборот.
В-четвертых, я любил Милу, как дай бог каждому или Каждой.
В-пятых, Лену я любил по-другому, но не меньше, потому что она добрая, нежная и родная, хоть и никогда не понимала ничего из того, что я говорил.
В-шестых, Аня Абазиева была талантливой девочкой в детстве, а потом на всю голову увлеклась собственною пиздой, в результате чего совсем уже охуела. Однако, на уровне слов и поверхностном уровне действий в первый день с ней все было так, как должно в идеале.
В-седьмых, а может быть и во-первых, я не могу понять, никогда не могу понять, как же я отношусь к Добридню. Может быть я люблю её? А может быть и нет.
В-восьмых, мне очень часто бывает больно и глубоко огорчительно от случайных взглядов, встреч, жестов, слов и так далее.
В-девятых, сегодня я почему-то не дал одному прилично одетому мальчику лет семнадцати пятьдесят рублей, недостающих для покупки жетона на метро. Почему, я не могу понять. Ведь у меня были деньги! От этого хочется плакать. Он, наверно, подумал, что я сука и жлоб.
В-десятых, я бородат и выгляжу старше своих лет. Девочки удивляются, когда узнают, что мне всего двадцать два.
В-одиннадцатых, я ничего не понимаю и не понимаю вообще ничего.
В-двенадцатых, мне решительно все ясно.
В-тринадцатых, число тринадцать — это чертова дюжина, а к чему это я? Ага.
В-четырнадцатых, я никак не возьму в толк, почему у меня к моёму возрасту было всего три бабы, хоть я провел с ними свыше двух тысяч половых актов. (Львиная доля приходится здесь на Милу.)
В-пятнадцатых, по-моёму Мила и Лена мне уже стали по хую, а когда плохо Ире, или кто-нибудь обижает её, мне больно и очень грустно.
В-шестнадцатых, значит ли обстоятельство, изложенное в пятнадцатом пункте, что я люблю Добридня или же всё-таки нет?
В-семнадцатых, я еду в гости к Дулову.
В-тридцати-третьих, коммуникационная система, заявленная мною в романе «Псевдо», по-моёму не срабатывает. Хуй бы с ней.
В-тридцать-четвертых, нет, не хуй! Обидно мне…
Хватит. Хотел было, а теперь и так хватает. Времени, иными словами, не хватает мне, а значит — и так хватает. Хватит. Ужо тебе! Мороз-воевода воистину Ким Бессинджер Гребенщиков.
Мне, как и всем, всё присуще. Я сделал то, чего делать я был не должен. Я прочитал почти весь «Псевдо» от начала до последней написанной мной на сегодняшний день строки, а значит и вы все его прочитали, так как я и вы — тождество, по условиям договора. Мне стало грустно. Вдруг все это время вы читали не потому, что было интересно, а потому, что просто жалко меня-мудака. Но сама эта мысль меня раздражает. Тупая какая-то мысль! Что опять? Что делать рыжему пиздюку?
А ещё рассуждения о Сверхбоге показались мне непонятными, хотя точно помню, что мысль была ясная, когда писал. А как показалось вам?
Пишите мне по адресу: la-do-mi@mail.ru
Адрес настоящий. Отвечу всем. А то и встретимся, попиздим, потусуемся. Пивка попьём. А можно и чем-нибудь интеллектуальным заняться. Словом, пишите.
Существуют женщины, которых с первого взгляда хочется выебать. К чему это я?
И ещё апостол Иуда сказал ещё, а Христоска выстрелил в воздух из пневматического ружья. Так развлекаются боги. И птица Сирин упала к его ногам.
Тесею же приснился намедни удивительный сон, будто он румынский кинематографист и снимает кино про вторую мировую войну по роману Юрия Шапорина «Горячий снег». Фильм начинается с того, что кудрявый Мэо (барабанщик Другого оркестра и писатель-прозаик) долго смотрит в сторону горизонта, а потом говорит: «Мне скучно бес…» В этот миг происходит взрыв, и на берегу появляется какая-то голая баба и, нагло улыбаясь, ожесточённо чешет себе пизду.