Все они гениальны лишь потому, что никто из них не сделал того, ради чего жил. Но вместе с тем, всё, что сделано ими — это и есть то, о чём мы никогда не узнаем.
Это ПСЕВДО. Это то, что мы не в силах вызволить из небытия нашего воображения, но… это именно оно…
Вот вам и документ № 2.
А про то, как мы сегодня шатались по Бирюлёво (Шеф, Вова, я) шутили, всячески веселились, головы ни у кого уже ничего не варили, ибо многолетняя усталость сказывается, а я изображал из себя юродивого и умолял лишь о кусочке хлебушка (то есть мы так в «театр» играли), а потом ради этого шуточного кусочка сорвал как будто нечаянно крестик с шеи своей и кинул в какое-то мусорное дерьмо (или даже он сам как-то выпорхнул из рук (не помню)) я никогда рассказа не напишу, вопреки твоим ожиданиям, Вова. А может и вру. Напишу. А может и вру, что напишу. Не напишу.
Помнишь, Вова, мы зачем-то шли с тобой к платформе «Бирюлёво-товарное» (кажется, за сигаретами) около полутора, а то и двух лет назад, и ты сказал мне, что вот, дескать, есть вещи, над которыми можно посмеяться, постебаться, а есть, над которыми посмеяться нельзя. Что теперь?
И ведь это Вова сказал, заметьте, дорогие читатели, Вова, у которого в одной его песенке есть такие слова: «Девочка, ты — красавица. Будешь ты манекенщицей. Слюнявые бизнесмены засунут бутылку в пизду!»
Ох, уж этот Вова! Ох, уж этот Дулов! Ох, я! Ой, я! Увы мне!..
А предыстория такова: Ира и я были на концерте в Консерватории. Пел хор моей мамы и другие хоры.
Потом настал момент провожать Иру до дома. Я сам предложил. Мы спустились по эскалатору, а она и говорит: «Ну что, Скворцов, почитаешь мне «Псевдо»?» (Видимо, привыкла уже к подобному времяпрепровождению в метро.)
«Нет», — говорю я: «…не дам. Я дал себе зарок никому больше не читать «Псевдо», пока он не будет закончен».
— Ну, Скворцов, — говорит Ира. — Ну ты дай почитать, а потом всё напишешь, как есть, что так, мол, и так: дал зарок не давать, но дал, потому что то-то и то-то.
— Нет, — говорю я воистину, — не я напишу, а ты сама всё напишешь. Для развития коммуникативной системы это будет во благо!
Вот и написала она.
А потом я читал ей, много читал, про мельницу Нямунас читал, смеялась девочка Ирочка и говорила, что я пиздобол. Однако, смеялась.
Затем зашли к Тогоеву, вытащили погулять (тепло, погода замечательная, тихий весенний вечерок в Коньково). Только вышли на улицу, Тогоев спрашивает про «Псевдо» и что-то такое про «Мельницу Нямунас». Три года о ней никто не вспоминал, а как я сам, то и… Вот тебе и коммуникативная система!
Кто скажет, что всё это случайно? Ведь произошло это как раз после Ириной записи. А когда записала она эти свои словечки, я подумал ещё: «Вот ведь как здорово! Первая чужая рука в «Псевдо», который, как известно, является альтернативной реальностью, где каждому дозволено делать всё, что заблагорассудится и каждый может влиять на всеобщий процесс! Как всё это здорово! Что то теперь произойдет?»
И вот произошло. Однако, я талантливый изобретатель. Сегодня я обнаружил первый признак или точнее залог того, что коммуникативная система, видимо, как это ни удивительно, будет работать!
Сегодня второй исторический день. День подтверждения. 20-е апреля 1995-го года. Первый же исторический день, как вы помните, 21-е марта этого же года.
Как это ни смешно, но я запустил великий механизм и теперь точно знаю, что он будет работать!
Не смейтесь, но я почти счастлив. Напоминаю, что всю информацию о том, как вести себя в сложившейся ситуации, как лучше устроиться в «Псевдо» и как вообще что, можно получить по телефону 8 905 552 42 51 или по адресу: Москва, 103104, Малая Бронная улица, д. 12, кв. 20, Скворцову М. Ю.
А ещё мне вчера вечером Вова звонил, но меня не застал — я был в «Птюче». Дело в том, что вчера днём чего-то накричали мы друг на друга из-за репетиции Другого оркестра. А сегодня я уже сам ему перезвонил спросить, чего он хотел. «Я, в общем-то, извиниться хотел…» — отвечает. Пиздец. Сразу комок в горле, что ответить не знаю, сказал какую-то малозначащую хуйню. Просто хотелось плакать. Такой уж я мудак — мудачишко.
Всё, как с Милой. Сначала больно, потому что непонятно как же это всё так и за что же, собственно, а потом говорят, что как бы прости, и вдруг делается ещё больнее, ибо оказывается, действительно было всё просто так и ни за что. Господи, и сейчас больно. И крестик мой на помойке валяется…
Да и хуй бы с ним. Господи! Милый, подлый мой, добрый, милый, подлый мой, милый мой…
Лучше ты меня, Вова, прости! Как же мне быть теперь? Надо звонить тебе, договориться о завтрашней репетиции, а неловко так, как будто не тебе надо позвонить, а любимой девочке, и самому при этом не больше пятнадцати лет. Стыд какой-то болезненный, словно мы друг у друга в рот взяли и не знаем, что теперь с этим делать, или просто связывает нас какая-то интимная тайна. Что ты тут будешь поделать? Прости меня. Всё пройдет. Ане твоей (Изотовой) привет! Спокойной ночи. Позвоню завтра…