На улице, примыкавшей к центральной городской площади, на которой давались представления, ее уже ждала очень дорогая карета (таких даже в Лондоне еще не было). Дверца открывалась, из кареты на мгновение показывалась рука в камзоле, опираясь на которую девушка впархивала внутрь – почти на ходу, – и карета тут же срывалась с места. И все: только пыль из-под колес и едва уловимый аромат дорогих духов… А к слову сказать, духи в те годы можно было раздобыть только в Париже.
Эти отъезды приводили юного Шакспера в бешенство, он ревновал Анну, как шекспировский мавр, сам того не подозревая, и готов был убить свою возлюбленную. Анна же каждый раз после таких сцен долго его успокаивала: мол, это не то, что он думает, и обещала когда-нибудь все объяснить и показать. Однако Уильяма успокаивал только ее нежный поцелуй, и лишь после этого он обещал Анне ни о чем не спрашивать, больше не ревновать и за ней не следить.
Но надо же было чем-то заниматься в повозке, пока они с Уиллом ждали ее брата из школы. А приставания юноши были так настойчивы, что Анне было утомительно от них отбиваться. Да и не очень хотелось, ведь Уилл был такой молоденький и симпатичный… Вот и придумала Анна новое развлечение. Карты.
Сначала она показывала Уиллу карточные фокусы, а потом научила его играть в карточные игры. Анна знала их, казалось, бесконечное множество и постепенно учила Уильяма. Первое, что усвоил юноша: дама всегда сильнее валета. Это он понял сразу, так как почему-то ощущал себя валетом, а не шестеркой.
Он вообще долго верил, что дама самая сильная карта, не понимая, как это дама может терпеть хоть кого-то сильнее себя. Уилл и правда не мог допустить такой возможности, хотя, разумеется, с самого начала (как только ему объяснили правила игры) знал, что дама слабее короля. Слабость дамы не мешает ей быть самой сильной, рассуждал он мечтательно. Но его мечты противоречили общепринятым правилам. А правила гласили, что самым сильным всегда является туз и какую-то особую власть в игре имеет таинственный джокер, под маской которого могла прятаться любая карта…
Так они играли в карты в повозке у дороги и ходили вместе в театр целый год, а возможно, и два года: время в провинции течет своеобразно, за ним не уследишь. Как река Эйвон, попробуй, разберись, стоит она или движется. И вообще, это река или озеро или, может быть, пруд? Везде, со всех сторон, видны берега: дело в том, что у этой реки много поворотов и не сразу понимаешь, в каком направлении она течет. Так и время в Стратфорде…
И пока так текло время, Уильям ждал. Анна ему кое-что пообещала. Правда, сказала, что потребует кое-что взамен, но это пустяки. За обещанное Анной вообще ничего было не жалко отдать. А то, что обещала Анна, всегда было у него перед глазами. Теперь он видел ее, хотя бы мельком, практически каждый день, но вот беда – не мог до нее дотронуться!
Еще, слава богу, что он не только учился до второго обеда, но и работал до глубокой ночи. Уиллу вообще больше нравилось работать, чем ходить в школу. В работе, по крайней мере, он не чувствовал себя переростком-идиотом. К тому же здесь его окружали знакомые с детства изделия из свиной кожи. Кроме перчаток в мастерских Шакспера изготавливали, например, кожаные плетки, играть с которыми Уильям особенно любил. Он так ловко научился с ними управляться, что к двенадцати годам мог плетью сбить бабочку с цветка.
Работал Уилл в кожаном фартуке – такие фартуки тоже делались в этих же мастерских из забракованных для производства перчаток шкур. Ему всегда приятно было чувствовать прикосновения свиной кожи к своей обнаженной груди. А думать, как в этом фартуке выглядела бы Анна, было еще приятней…
Так что дома Уилл тоже не занимался, все время честно помогая отцу. Да отец и не очень-то верил в эти пресловутые домашние задания, которые ученику якобы нужно делать.
Джон Шакспер считал, что учителя просто пытаются отлынивать от своих прямых обязанностей, заставляя детей что-то читать дома. На что они тогда нужны, если дети сами будут учиться, рассуждал он, ведь, несмотря на свою почти полную безграмотность, был неглупым человеком.
Да и безграмотность его была все-таки не совсем полной. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, в него влюбилась дочь местного священника. Джон воспользовался ее любовью и не отвечал ей взаимностью до тех пор, пока девушка не научила его не только считать, но и воспроизводить на бумаге все четыре главных арифметических действия. Собственно говоря, это и было залогом его буржуазного роста!