Не сердитесь за откровенность.
Энтони Мур,
Ответственный за работу с Молодыми Дарованиями».
34
«Дорогой Ли!
Что-то давно я не получал от тебя вестей! Уж не случилось ли чего? Пожалуйста, напиши о своем житье-бытье! Каждая весточка от Этол и тебя — высшее для меня счастье. Я заучиваю ваши письма наизусть, а потом сжигаю их, что, кстати, прошу и тебя делать с моими посланиями, ибо по штемпелю отправления вполне легко можно высчитать местонахождение адресата, во встрече с которым, «живым или мертвым», столь заинтересован сердитый дядя с бородкой клинышком, в высоком котелке и в звездном жилете.
В последние несколько дней мне пришлось сменить профессию и, вспомнив молодость, заняться землеустройством: во время дождей в порту заливает пакгаузы, где хранятся фрукты, вывозимые за грош из Латинской Америки; надо было прокопать канавы, но обязательно ночью, пока не налетели всякого рода администраторы из городских учреждений, чтобы составить чертежи, ведомости, сметы, расчеты, балансы и таким образом надолго остановить живое дело, поскольку согласовать длину, ширину и форму этих каналов следует по крайней мере с сорока тремя подразделениями. Государство делает все, чтобы изнутри разрушить само себя, и давно этого бы уже добилось, не живи в нашей стране смелые люди с инициативой. Руководители порта быстро подсчитали убыток, который понесут, направь дело по «законному» руслу, поняли, что вылетят в трубу, узнали, каким будет штраф, скалькулировали и это, а затем предложили голодранцам славно поработать ночами, установив тройную оплату за труд. Причем они сказали моей команде, что если мы сделаем работу не за неделю, а за три дня, то получим в два раза больше. Так что сейчас я держу в кармане тридцать зелененьких и чувствую себя Морганом-старшим. Эти деньги позволят мне совершенно спокойно писать по крайней мере две недели, не отрываясь от скамейки (нет, правда, в парках очень приятно работать, особенно когда много голубей и воробьев; про воробьев вообще надо сделать новеллу, очень занятные люди).
Один критик, кстати, сделал мне комплимент, возвратив мои рассказы с сопроводительным письмом, в котором хвалил нью-йоркские зарисовки, потому как, сразу видно, что, мол, писал их житель этого города, хорошо его знающий. Как тебе известно, я видел Нью-Йорк только на фотографиях. Зато новеллы о нашем с тобою Диком Западе он назвал «вымыслом» человека, никогда не покидавшего пределы Пятой авеню.
Думаешь, я сдаюсь? Думаешь, это повергает меня в отчаяние? Ничуть. Даже наоборот. Я, конечно, несколько сатанею от того, что брюзжащие дяди получили право говорить от имени читателей и выставлять мне оценки по двенадцатибалльной системе, но, вероятно, именно в борьбе с монстрами и создается литератор. Считать, что путь к успеху выложен розовыми лепестками, — пустое дело. Да и потом, порою мне, неудачнику, начинает казаться, что литература — тот же бизнес, и та же конкуренция царит в ней, потому что победитель, пробившийся к читателю, имеет деньги, а тысячи его коллег, считающих себя такими же талантами, как и он, жуют корку хлеба и алчно одалживают доллары на то, чтобы пересылать из редакции в редакцию свои произведения.
Только вот что стало меня тревожить, дорогой Ли... Даже не знаю, как это точнее сказать... Мне подчас делается очень страшно за наших детей, оттого что рассказы и романы, которым дают жизнь старенькие эссеисты и юные литературные критики (или, наоборот, баррикадируют их), совершенно не есть то, чего так ждут читатели. Поверь, в данном случае я говорю не о себе, эссеисты меня не сломят, единственное, что может подкосить, так это виски, будь оно неладно.
Когда Эдисон приносит свое изобретение боссу, тот сразу же понимает, какую это даст выгоду обществу.
Когда Полина Виардо впервые спела в Париже свою арию, все осознали без спора: явилось Чудо.
Но сколько же мук приходится преодолевать литератору! Отчего так? Видимо, оттого, что далеко не каждый имеет абсолютный слух и пристрастие к диковинной формуле, зато каждый владеет словом, ибо грамоте учат в школах, любой может сложить слова в фразу, поэтому всякое новое видится обывателю искусственным и вызывающим.
Мне кажется, что истинная литература — это обязательно мечта о прекрасном, и чем активнее писатель навязывает эту мечту людям, тем больше у него может быть последователей в мире. А разве много мечтателей живет на земле? Все больше трезвомыслящие.
Мне все чаще и чаще хочется сесть на корабль (а это здесь можно сделать, нанявшись палубным матросом) и да исчезнуть куда-нибудь подальше, честное слово! Хотя при этом я отдаю себе отчет в том, что хорошо бывает только там, где нас нет. И еще: человек всегда несет кару за перемену места. Кто-то хорошо сказал: «Все наши беды происходят из-за того, что мы не сумели остаться в своей комнате». Все верно, лучше не напишешь, но желание переменить комнату во мне крепнет день ото дня. И я по-прежнему чувствую на своем затылке чужие взгляды. И самое страшное заключено в том, что скорее всего мне это кажется, ибо я живу в выдуманном самим собою мире.