Ответов на эти вопросы много; литературные словари и энциклопедии указывают в статьях о понятии «псевдоним» на такие мотивы, как замена слишком длинного имени более коротким и запоминающимся, замена слишком распространенного или некрасивого имени более изысканным, избежание отождествления с другим более известным человеком с тем же именем, стремление скрыть свое происхождение посредством выбора имени, более характерного для данной страны или среды деятельности, стремление скрыть тождество во избежание всякого рода неприятностей или репрессалий, создание определенного авторского образа, «имиджа» посредством выбора «говорящего имени», отражающего желаемое качество, и т. д.
В стройную систему все эти словарные определения функций псевдонимов не складываются; с одной стороны, они слишком общи, отражая лишь приблизительно реальные мотивы применения псевдонимов; с другой стороны, зачастую объединяются явления категориально различные и, наоборот, разделяются явления категориально одноплановые. Здесь не место разрабатывать строго выдержанную таксономию функциональных типов псевдонимики[56]. Подход, примененный в настоящей статье, – это анализ высказываний самих писателей в их деловой переписке, где говорится о мотивах применения ими определенных псевдонимов. Речь пойдет о писателях русской эмиграции первой волны. Текстовую базу составляет в основном опубликованная редакционная переписка двух эмигрантских периодических изданий – газеты «Сегодня» и журнала «Современные записки»[57].
На основе результатов предпринятого анализа можно будет, как представляется, сделать некоторые обобщающие выводы – в частности, относительно специфики мотивов употребления псевдонимов в русской эмигрантской среде двадцатых и тридцатых годов.
Хотелось бы начать именно с обобщающего наблюдения по поводу категориального разграничения функций псевдонимов. Важнейшим критерием тут является характер соотношения настоящего имени (автонима) и псевдонима в плане утаивания или, наоборот, неутаивания тождества носителя псевдонима. Зачастую псевдонимы принимаются с целью скрыть – по всевозможным мотивам – тождество пользователя; с другой стороны, многие псевдонимы употребляются отнюдь не для скрытия личности их обладателей, а с целью, так сказать, расширения личностной сферы. Другими словами, зачастую псевдонимы призваны не столько утаивать, сколько умножать тождество носителя.
Поясним эту мысль цитатой из письма поэта К. Д. Бальмонта к редактору газеты «Сегодня» М. С. Мильруду от 26 октября 1930 г. Восстановим контекст: речь идет об одной из статей Бальмонта для газеты, подписанной псевдонимом Мстислав; на просьбу редактора подписать статью собственным знаменитым именем Бальмонт ответил:
никакие читатели не имеют ни малейшего права посягать на желание писателя подписываться псевдонимом, как никто не может читать чужие письма. И почему бы не вспомнить при сем, что каждому читателю отлично известно многое, напр., Андрей Седых не Андрей Седых, а Яков Цвибак, Алданов есть Ландау, Литовцев есть Поляков, а Поляков-Литовцев есть еще что-то 3-е и 4-е, и так же Дон-Аминадо, и так же Лоло и т. д., и т. д. [58]
Публикаторы поясняют: «Статью эту Бальмонт подписал псевдонимом, которым обычно пользовался в тех случаях, когда в статье шла речь о нем самом. […] Желание редакции видеть под статьей подлинную фамилию автора (что придавало больший вес выступлениям газеты) вынуждало Бальмонта быть более сдержанным в самовосхвалениях»[59]. О данной функции псевдонима речь пойдет ниже; здесь же для нас важно справедливое, в общем, замечание Бальмонта, что настоящие имена носителей псевдонимов зачастую хорошо известны. Функция этих псевдонимов – создание литературного имени, литературной маски, отделяющей профессиональную писательскую деятельность данного лица от других общественных занятий или от его частной жизни.
Нередко у писателя имеется не одна такая литературная маска. Малоизвестный писатель Павел Калинин предлагал редакции «Сегодня» свое сотрудничество в письме от 24 июня 1931 г., сообщая: «Мой литературный псевдоним П. Нагорный для романов, а для прочих произведений Петр Прозоров»[60]. Зинаида Гиппиус упоминает в письме к М. М. Винаверу от 2 мая 1923 г. оба аспекта – как наличие ряда литературных масок, так и разную степень их известности: «Все мои литературные имена – псевдонимы. “Лев Пущин” несколько менее известный, нежели “Ант. Крайний” и “З. Гиппиус” – вот и все»[61].
56
Укажем попутно на вышедшую недавно работу, посвященную смежной проблематике таксономии псевдонимов по типу авторства; см.:
57
См.: Русская печать в Риге: Из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов / [Сост. и ред.:] Ю. Абызов, Б. Равдин, Л. Флейшман. Stanford, 1997. Кн. 1–5 (Stanford Slavic Studies; Vol. 13–17) (далее: Русская печать в Риге. Кн. [1–5]); «Современные записки» (Париж, 1920–1940). Из архива редакции / Под ред. О. Коростелева и М. Шрубы. М., 2011–2014. Т. 1–4 (далее: «Современные записки». Из архива редакции. Т. [1–4]).