И тем не менее, что-то сегодня было не таким, как в любой из подобных вечеров. Сквозняк, ставший уже привычным явлением за несколько лет, явно не был тому причиной – но Рене никак не мог найти причин иных. Лори бы сходу поняла, в чем дело, будь она здесь – Рене в этом не сомневался – а сам он никак не мог сообразить. Пододвинул к себе пустую пепельницу, рассеянно посмотрел на нее, непривычно чистую – и только тогда отыскал разгадку всем сегодняшним странностям.
– И давно ты не куришь, сенсей?
– Пару недель всего. Бросить вот решил на старости лет.
– И чем же обусловлены такие глобальные перемены образа жизни? – с искренним интересом спросил Рене, мысленно недоумевая – как он мог проглядеть столь очевидное и уже неотделимое от сенсея явление, как неизменная дымящаяся сигарета.
– Старческой придурью, вот чем.
Сенсей говорил серьезно, но глаза его на нарочно строгом лице – смеялись, выдавали его с головой. Отказ сенсея от своей излюбленной вредной привычки – событие слишком выдающееся, чтобы приближенные его того не заметили, однако же здесь Рене сумел отличиться – так запросто дал маху. Он усмехнулся своей невнимательности, быстро спрятал обратно чуть было не закуренную сигарету. Дымить одному в компании сенсея было бы теперь не в радость.
– Да брось. Кури ты сколько хочешь, а на меня не смотри, – улыбнулся сенсей, заметив смущенные движения Рене. Не выдержал взятой серьезности тона и сдался – в голосе его теперь уже без утайки появились веселые интонации.
– Вот заладил – старость и старость. Тебе еще рановато так говорить, – рассмеялся Рене в ответ. Сигареты, впрочем, снова доставать не стал, хотя курить и хотелось.
– Думаешь? – хитро прищурился сенсей. – Вот сколько лет прошло с вашего школьного выпуска, скажи на милость?
– Дай-ка подумать… семнадцать ведь тогда нам было. Так что же это – десять лет?
– Вот-вот.
– Рехнуться можно, – присвистнул Рене, остро ощутив быстротечность времени – его время неслось вперед, как ему и положено.
– Уж как-нибудь постарайся остаться в добром здравии после такого открытия, очень тебя прошу, – весело отозвался на это сенсей, и Рене стряхнул с себя задумчивость, которая завладела было его сознанием.
То немногое, что осталось ему от светлого прошлого – долгие вечера с сенсеем за чашкой кофе, в дыму сигарет, которые не было больше необходимости теперь от него прятать. Душевные посиделки, подобные сегодняшней и похожие на неисчислимое множество таких же, что случались за последние годы – неторопливые беседы отца с сыном, разговоры обо всем подряд, важном и не очень, воспоминания и шутки, понятные лишь им двоим. Сенсей с привычно дымящейся сигаретой, величина неизменная и изначальная, первооснова всего – и тот уже был другим сегодня, сидел напротив и не знал, чем занять руки. Нервно вертел остро отточенный карандаш в пальцах. То и дело откладывал его обратно на стол, но всякий раз не выдерживал и снова принимался за выписывание в воздухе изломанных линий.
– На стилет похоже. Заточку.
Ассоциации у Рене возникли непроизвольно и помимо его на то желания, вырвались словами из горла.
– Опять ты за старое, – огорченно вздохнул сенсей, в очередной раз отложив карандаш в сторону.
– Да нет, – Рене непринужденно пожал плечами, маскируя тем свою тревожность, что снова в нем пробудилась. – Просто всякий раз в дрожь бросает при виде колюще-режущего всякого. Да и Лори тоже хороша. Ведь она прекрасно знает, как я на такое реагирую – а постоянно таскает в сумке нож и при любом удобном случае мне его демонстрирует.
– Она мастер выбивать тебя из равновесия. С годами все тоньше ее мастерство, верно?
– Этого у нее не отнять. Ювелирное, – рассеянно отозвался Рене. В последнем предложении он откровенно наврал, но для сенсея все должно было выглядеть именно так – едкая стерва Лори, бьющая непременно по самым больным точкам, чтоб уж наверняка. Если бы на самом деле все было таким, Рене бы не беспокоился. Но было иначе.