– Как она? – голос сенсея резко споткнулся о произнесенные слова и рассыпался дрожью.
– Так же.
Короткий ответ, емкий и без лишних подробностей. Слишком темно и скользко, оступиться легко, проще простого, упасть навзничь и раскроить череп – еще легче. Это Лори сроду не боялась темноты, но она из породы тех, кому все равно – есть свет или нет. Ее безразличие казалось поначалу странным и воспринималось с трудом, но Рене уже давно привык к нему. Ко всему привыкаешь, каким необычным это бы ни было в сравнении с подавляющим большинством – он удостоверился в том на собственном опыте.
– Она никогда себя не жалела и к другим подобных чувств не испытывала. В этом вся она, тебе ли не знать, – сенсей снова взялся за карандаш. – Так что смирись и просто не обращай внимания. Или ты жалуешься?
При этих словах он едва заметно сощурился и подмигнул. Пароль, открывающий двери в беззаботное теплое детство – он работал всегда, вне зависимости от времени и обстоятельств. Не жаловаться и не пищать! Иначе все, крышка. Гвоздями сверху заколотить, как гроб – и похоронить в нем свое малодушие.
– Боже упаси! – Рене наигранно взмахнул руками и изобразил беззвучный вопль притворного ужаса. – Я другое хотел сказать. Не знаю отчего, но всякий раз, как вижу нож в ее руках, накрывает ощущение чего-то опасного и нехорошего. А она играется, ей хоть бы что.
Он-то прекрасно знал, чем было вызвано его захлестывающее чувство страха – но не говорил о том сенсею, как не говорил и самой Лори. Намерения у нее изначально были вполне конкретные – Лори никогда не шутила с такими вещами, она всегда была предельно серьезной, если дело касалось ее правосудия. От одного такого опасного действа он сумел ее отговорить в свое время – по крайней мере, Рене хотелось так думать – а в отношении иных ее стремлений он мог только догадываться. Подобное не произносится вслух, это слишком сокровенно даже для исповеди.
– Брось ты это. Твоя личная фобия, не имеющая под собой никакой твердой основы, – сенсей пристально поглядел на Рене, а затем повторил то же самое еще раз, иными словами. – Не подкрепленная ничем, кроме твоих необоснованных страхов.
Рене передернуло – он слишком хорошо знал, что основа у его страхов все же была. Он видел ее сейчас прямо перед собой – и от осознания своей к тому причастности его начинало потряхивать.
– Как бы я хотел, чтоб все так и было. Как ты говоришь – необоснованных… Но они настолько порой реальны, что я их кожей чувствую.
– Что-то еще тебя тревожит? – обеспокоенно поинтересовался сенсей, заметив нервозность Рене.
– Да. Якудза наша. Ты знаешь… она теперь так часто смеется и словно бы ничего не воспринимает всерьез. Над каждой ерундой хохочет прямо в голос – ты можешь себе такое вообразить?
– С трудом, сказать по правде. Обычно ж как – одарит потусторонней улыбкой, и снова укутывается в свой кокон отрешенности, – задумчиво проговорил сенсей. – А ведь для нее любая мало-мальски человеческая эмоция это непосильный труд. Где она набрала столько сил, объясни мне?
– Не знаю, – просто ответил Рене. Не стал ничего выдумывать, потому как состояние Лори волновало его не меньше. – Она так мало спит в последнее время, с недосыпа путает день с ночью и говорит еще, что это нормально и она в полном порядке. Смеется вот вполне себе по-человечески. И это жутко, представь себе.
– Да уж – все, что нормально для других людей, применимо к Лори вызывает лишь оторопь. Тот же смех взять, к примеру.
– Это как наши детские прятки, я ей об этом говорил уже.
Сенсей вопросительно взглянул на Рене – тот поймал его взгляд и поспешил все разъяснить.
– Прятки, в которые играли в детстве. Помнишь, мы все тогда еще дружно поражались ее способности всех находить в два счета? Меня, по крайней мере, она отыскивала всегда сразу же, и это порой было даже обидным. Но там была просто детская игра, ничего не значащее развлечение – а Лори теперь будто снова в нее играет, но уже по-взрослому. И я не могу отыскать ее, как ни стараюсь.
Рене замолчал, опустил глаза и забарабанил пальцами по коленке. Сенсей тяжело вздохнул, не проронив в ответ ни слова.
– Пятница же завтра, верно? – спохватился он вдруг, хлопнул себя по лбу – слишком бойко, чтобы Рене смог принять его наигранное оживление за чистую монету.
– Верно.
– Певица кабаре Дзато, черное платье, двери нараспашку прямиком в Польскую Народную Республику?