Рене вздыхает, который раз уже за сегодня, но ничего мне на это не отвечает Звучит сейчас – как будто даже обреченно. Кривится наподобие улыбки – то ли саркастически-укоризненной, то ли печальной.
– Иди на сцену лучше, умник. Кабаре открывается, – убираю прядку волос ему от лица и нежно провожу рукой по щеке. – И не вздыхай ты так тяжело, было бы из-за чего, в самом деле.
– Вперед, Лайза Миннелли, – подхватывает Рене, всеми силами гася тоску в голосе.
– И вовсе не Лайза, – оставляю за собой последнее слово, как водится.
Начинаем вовремя, вопреки всяческим опасениям создателя и бессменного лидера «Стремянки». Силами музыки перемещаемся во времени в славные шестидесятые. Я сейчас – где-то между этой эпохой и моим нежно любимыми двадцатыми, и хотя образ кабаре накладывает задает тон, я все же сумела привнести в него немного и от времен нэпа, взять хотя бы то же платье и макияж. Музыканты, впрочем, кто во что горазд – они не особо обеспокоены поддержанием соответствующего образа под каждую программу. Основное внимание сегодня – на певицу. Дзато на вокале каждую пятницу, где уж про это забыть.
– А ты здесь для чего? – спросил меня однажды сенсей, в самом начале стремяночного пути, когда молодая никому не известная рок-группа только-только обрела свое название, еще задолго до того, как родилось наше с Рене совместное ответвление ее, кабаре и нуар.
– По большей части – для красоты, – ответила я тогда. – Отвлекающий элемент, чтобы никто не заметил, что Рене так до сих пор играть и не научился.
Провела всю юность свою с ним – рядом на бесконечных репетициях и дворовых выступлениях, а после уже концертах и студийных записях, свидетельница создания его шедевров и всякой несерьезной ерунды, даже не претендующей на звание качественной музыки. Удачи и провалы, последующие творческие кризисы, сомнения и терзания, воодушевление первым успехом и дальнейшие победы и поражения – все пройдено вместе, рука в руке. Я – поддержка и утешение в нужный час, та, кого можно замучить до смерти импровизациями из нескольких аккордов. Ели бы не Рене, я бы так и провела все свои юные годы в четырех стенах, выходя из дому только из-за необходимости посещать школьные занятия. Юность предназначена для поисков и смелых открытий, свободных от страха неудач. Рене того времени зря не терял, попутно тормоша и меня, и волей-неволей наполнял мою жизнь разнообразными событиями. Он благодарно предоставлял мне свое лицо в качестве холста для рисования на нем причудливого грима разнообразной стилистики, когда я увлеклась искусством макияжа. В каких-то из моих экспериментов он даже выступал, а какие-то клятвенно просил больше никогда ему не делать. Мы учились друг на друге – он безжалостно расправлялся с моим слухом, а я с его лицом, то и дело раскрашивая его неумелыми на тот момент масками корпс-пейнта.
Все мои социальные контакты и выходы в свет, исключая рабочие, ограничиваются «Стремянкой» и барами, в которых она играет. Так что она по праву занимает свою нишу в моей жизни, нишу глубокую и огромную. Она значительно выросла в мастерстве и репертуаре – и то же справедливо для меня. Рене больше не играет перепевки всем известных песен, подражая манере исполнения именитых музыкантов, а я больше не делаю ему и всей его команде грим, который куда лучше подошел бы для съемок во второсортном фильме ужасов, чем для выступления перед публикой. После долгих лет поисков и метаний из крайности в крайность он отыскал, наконец, свой авторский стиль, пускай и не отличающийся особой оригинальностью. Рене теперь пишет свою собственную музыку, не копируя кого-то другого. А я делаю неплохой визаж – профессиональный, который уже носили многие невесты нашего города. Свадебный визажист – как основное мое направление в работе, для души же – развлекаюсь превращением себя в других людей.
Теперь вот и для «Стремянки» я – не только в качестве украшения и талисмана. Девочка, не знающая нотной грамоты и никогда профессионально не занимавшаяся вокалом, с легкой руки Рене подалась в певицы кабаре. И я пою. Историю про принцессу Анастасию, ужасно провокационную песню на тему религии, в которой блудливый священник подглядывает за молящейся перед сном невинностью. Пою про соблазнителя-португальца и про девушек со взрывным темпераментом, который они не растеряли, даже существенно постарев. Пою про то, как грустят во время дождя дети и как от скуки они вспарывают лезвиями подушки и поджигают своему деду бороду. Песня заканчивается прекрасным по своей ценности советом – не иметь детей во время дождя, от себя же хочется добавить, что совет этот сгодится и не только на случай природного катаклизма. Я пою про то, что я – горячий самум, состою сплошь из секса и страсти. И, наконец, мое любимое, сокровенное – танго про палача-садиста и девочку-любительницу мазохистских любовных игрищ.