«Стремянка до звезд», за которую я несу ответственность, как за собственное дитя. Рене на сцене – сам что стремянка, высокий и тощий. Спускаюсь в зал, прогуливаюсь мимо столиков и обратно, пока играет соло. Кисти на подоле платья переливаются стеклярусом и шуршат.
Какой-то в стельку пьяный мужик тянется через стол за чем-то одному ему известным и неловко сваливается со стула прямо на меня, чудом не опрокинув содержимое бокала в руках. Едва успеваю отскочить. Играть только начали, а некоторые представители почтенной публики уже в дым.
– Мужчина, вы чего? – отшатываюсь от него, слова вырываются непроизвольно.
Мужик – на полу, гордо держит в руках спасенный бокал, из которого не пролилось ни капли. Сохранил самое ценное, сегодняшний герой «Пристани», вцепился в него мертвой хваткой.
– К ногам вашим, божественная Дзато! – заплетающимся языком произносит он и расплывается в улыбке.
Находчивый алкоголик, нельзя не отдать ему должное. Достоинство сумел сохранить, не разлил выпивку, да еще и комплиментом одарил. Пьяный ловелас тянет ко мне незанятую пивным сокровищем свободную руку, а меня пробирает хохот. Все же зря я поначалу так скептически отнеслась к затее Рене с кабаре в баре – здесь порой бывает довольно забавно.
– Богиня! – снова восклицает мой новоявленный поклонник. Когда-то успел уже забраться обратно за стол, сидит и прихлебывает пиво. А я снова поднимаюсь на сцену. Выступление продолжается.
Вечер идет по привычной колее. Корабль охвачен анархией, сохранивший идейные настроения отряд не справляется с беспорядками. Пьяные горе-матросы «Пристани», лишенные всяческой идеологической направленности, суть ее постоянные и случайные сегодняшние посетители, сам отряд – ребята из «Стремянки», командный состав в лице Рене и я, Лори-Дзато, местный Комиссар. «Оптимистическая трагедия» на новый лад, при полном соблюдении ее изначальных канонов. Только Комиссар под конец ее останется в живых, смею надеяться. Вишневский бы оценил по достоинству, доведись ему увидеть нас воочию.
06. Лирическое отступление #2. Сенсей
– Я первая! Сегодня я на переднем!
Ее голос сквозь время, юный и неожиданно звонкий, топот быстрых шагов и учащенное после бега дыхание. Картинка нечеткая, только размытые силуэты, зрение минус десять. Хлопает дверца машины, девочка проворно забирается на переднее сидение, все еще не успела отдышаться после гонки на опережение за право сидеть рядом с водителем. Мальчик стоит в отдалении, скрестил руки на груди и голову держит гордо, виду не подает, что уязвлен – девчонка победила снова.
– Сенсей!
Ее голос – такой далекий, он все тише и тише, и остается от него вскоре – лишь эхо, стремительно тающий отзвук.
– Эта девчонка – она дракон. И она тебе еще покажет, зря ты ввязался в это дело, МихМих.
– Не сомневаюсь…
Кто сказал тогда эти слова, он не помнил. Их в разных вариациях повторяли в то время все из его окружения – кто с укором, а кто с восхищением, но все неизменно – выражали недоумение его решением, принятым единолично и твердо. Поступок его вызвал тогда если не ураган, то волнение в течении привычной жизни уж точно. До общественного резонанса событие не дотягивало, но школу оно тогда всколыхнуло знатно. Решение категорическое и окончательное – девочка остается с ним. Нездоровое воображение злопыхателей и просто тех, кто по каким-либо причинам его недолюбливал, наделяло относительно обычное по своей сути событие подробностями весьма недвусмысленными. Разыгравшаяся на почве эротических помыслов фантазия позволяла углядеть в том что-то аморальное и раскрыть тайные мотивы учителя, безусловно далекие от целомудренных. Но ничего подобного у МихМиха и в помине не было. Лори была священна и неприкосновенна в том смысле, которым злые зыки наполняли их отношения. Школьный учитель и юная девочка, одно лишь это наделало тогда шуму. Связь духовная и только.
Лори. Девочка с душой дракона. Он никогда в ней не сомневался. Он искал ее очень давно и встретил – случайно, конечно же, как всегда и бывает, и там, где и не думал отыскать ничего подобного. И он готов был сделать все возможное и от него зависящее, чтобы ее не потерять.
Сенсей стряхнул с себя морок воспоминаний, сгустившийся вокруг него непроглядным туманом. Морок рассеялся, остался только дым – закурил снова, не стоило и пытаться бросить, после такого стажа-то. Две недели продержался, и сорвался в начале третьей.