Лори. Бесконечно печальная девочка с нежным голосом и хрупкими руками. Эмоции, кажется порой – начисто атрофированы.
Давно, много лет назад, в лето их встречи, звали ее Лора. Всего-то одна буква, казалось бы – какое она имеет значение? Но все же разница между ними, двумя девочками с такими похожими именами, была огромной, пропастью – таков был смысл одной-единственной буквы в их окончаниях. Лора и Лори – та, кем она была тогда, и та, кем она стала впоследствии.
Голос ее в то лето был – тот же, что и теперь, тихий и вкрадчивый, по обыкновению свойственный глубоко несчастным людям. Думалось тогда, да так и оказалось на самом деле – сказать что-либо на повышенных тонах стоило ей неимоверных усилий. Приходилось всякий раз прислушиваться к ее прошелестевшим словам, лишенных ярких интонаций. Голос ее и сейчас такой же потусторонний, вещь неизменная. Но сама она – больше не Лора.
Босиком, в укороченных по щиколотку штанах и не по размеру большом пиджаке с отложным воротником, явно мальчишеском, она была тогда живым воплощением двадцатых годов века прошлого с их беспризорниками и бродяжничеством. Тонкая девочка с до прозрачности бледной кожей и пшеничными волосами, длинными и неожиданно ухоженными, несмотря на весь остальной беспризорный ее облик. Светлые глаза ее казались неестественно огромными на худом лице, в них отражалось небо, чистое и невозможно яркое в то лето. И что еще было более удивительным, чего нельзя было не заметить – держалась она с аристократической гордостью, даже слегка надменно, все движения ее были пронизаны изяществом, так же, как и волосы – золотисто-медовыми переливами в матовой пшеничной ниве. Свой пиджак она именовала исключительно клифтом, уверенно поддерживая, впрочем, хулиганский образ двадцатых.
Лицо ее, апатичное и острое, и отстраненно-мягкий голос, полный безмятежного спокойствия, печальный и далекий. Голос ее, как выяснилось после, оставался прежним вне зависимости от обстоятельств – и когда все было хорошо, и когда случались несчастья. Весь облик ее, будто со средневековых портретов, несмотря на современную одежду и образ двадцатых – она нездешняя, не из этого времени и века, она девушка времен Ренессанса. Ее эмоциональное состояние невозможно понять тому, кто не знаком с ней близко. Для окружающего мира – безжизненная бледная маска, эмоции ее безмолвны и вместе с тем оглушительны для того, кто способен их распознать. Очень часто – рассеянный блуждающий взгляд. Внутри – буря, сжигающее дотла пламя, но лицо ее печально и серьезно. Портрет эпохи Возрождения, живая картина времен средневековья.
– Когда она ушла, то даже записки не оставила. Только томик стихов Евтушенко, заложенный на «Памяти». Вот и понимай, как знаешь.
– Может, просто книгу ту забрать забыла? Читала на тот момент, и заложила там, где остановилась. А потом и забыла про нее вовсе. Всякое ведь бывает.
– Да нет, Руслан – она специально это сделала. Для меня это было послание, прощальное письмо в стихах. Ты ведь знаешь это стихотворение?
– Надо перечитать, так не вспомню.
– Не надо. То было письмо для меня, и только. А тебе, я думаю, в это углубляться не стоит.
Рене пожал плечами и ничего на это не ответил. Сенсей раздавил в пепельнице сигарету, выкуренную до самого фильтра, и достал из пачки новую.
– Что там, кстати, за история у вас с сапогом? – перевел он разговор в более жизнерадостное русло. – Ты так и не рассказал в прошлый раз.
– Правда? Забыл, наверное. Я это не специально, ты не думай.
– Не оправдывайся.
– И не собираюсь.
– Себе противоречишь, Руслан.
Снова поймал в ловушку, из которой не так-то просто выбраться. Старый добрый фокус, который все же работает, сколько его не повторяй.
– Историю давай, а то зажмешь снова.
– А, историю, – откликнулся Рене. – Да кинул кто-то в нее сапогом из-за кулис, а кто – сам черт не ведает. И не признается никто, я всех спрашивал, когда Лори не видела. Сапог, кстати, был новый, с распродажи магазина неподалеку, ни разу не ношенный, так что хозяина и не определишь. Второй в коробке стоял, прямо там, за сценой. Знаешь, там же песня эта, Лорина любимая – «Палач и Танго», или что-то вроде того. Там героиню сапогом от всей души колотят, а она и рада радешенька. Вот они и воссоздали тот эпизод. У Лори синяк и бешенство, обещала выявить виновников и жестоко покарать.