Ласточка была просто ошеломлена виденным. Она вспомнила, что покинула родное гнездо для того, чтобы узнать, кто же на свете имеет всё.
— Княгиня, окружённая царственным великолепием, уважением и любовью, уж конечно имеет всё на свете, — прошептала она и приблизилась к Княгине.
— Кто ты? И почему так близко летаешь над моей головой? Ты любишь меня?
— Как же я могу любить тебя, если я тебя не знаю? — ответила Ласточка.
— О, это мне даже нравится. Непрерывная лесть мне уже просто надоела. Хочешь я сделаю тебя своей придворной птицей?
— Нет, я должна лететь к моей Старушке. Она, правда, похожа на колдунью, но сердце у неё доброе, и я её люблю. Сюда я прилетела, чтобы найти лекарство от печали, которая у неё на сердце.
— Как? — рассердилась Княгиня, — ты ищешь лекарство от душевных недугов какой-то старухи! А я, — я, равная царице, тоскую, и тебе это всё равно?
— Значит и вы не обладаете всем. Никто, никто не имеет всего! — вскричала радостно Ласточка.
— Не имею… Всё мне подчиняется в этой долине, а вот не могу никому приказать любить меня. Это и есть моя постоянная мука. Когда ты полетишь над страной и найдёшь травку или корень, которые помогут мне заставить людей любить меня, принеси мне её — я сделаю тебя первой придворной птицей. А если этого мало, могу наградить тебя каким-нибудь титулом. Скажем титулом маркизы.
— Твоей беде легко помочь, — ответила Ласточка. — Живи и поступай так, чтобы люди любили тебя.
— Только не это. Если я буду так поступать, значит я буду находиться у них в подчинении. А я хочу, чтобы они исполняли мои требования и желания. И чтобы я ничего им не давала, а они бы любили меня.
— Раз так, то и хорошо, что они не любят тебя, — сказала Ласточка. — В этом — их свобода, их независимость.
— Ты, кажется, вздумала противоречить?
Ласточка вспорхнула на самое высокое дерево во всей долине и крикнула как можно громче:
— Хорошо, что никто не имеет всего! Если бы такой нашёлся, то он стал бы свирепее льва, сильнее слона, ядовитее змеи. Великолепно, великолепно! — ликовала она.
Потом Ласточка поспешила к своей некрасивой Старушке, чтобы сообщить ей, что даже Княгиня не имеет всего. Тогда может быть она будет меньше тосковать и наберётся сил, чтобы дождаться, пока вырастет дерево. Она будет снова собирать чудесные плоды и раздавать их больным и усталым. И люди узнают, что живёт на свете такое дерево, и никогда не устанут искать его. А поиски — это превосходное лекарство для всякого больного от любых недугов.
Чудо
Георгию Константинову
Да не покинет меня признательность за благородство, которым ты одаривал меня столь щедро.
Каждой весной с гор спускался Старик — седой, как снежные вершины, под которыми он жил.
В долине пели птицы, пели люди, но он словно не слышал их.
— Так много мы знаем о мире, а всё ещё остаются чудеса, перед которыми мы преклоняемся и которым дивимся. Мир не состоит только из видимого, поэтому хоть каждый день открывай чудеса, их на всех хватит.
Если чудо не вся страна, то может быть уголок её. Если не уголок, то пещера, которая однажды вдруг покажет нашим ошеломлённым глазам подземные свои дворцы. А если не пещера, чудом может быть источник, забивший неожиданно из раскалённых на солнце камней. Если не ручеёк, так цветок. А не цветок — так великолепная красавица или человеческий поступок, оставивший в наших сердцах тепло — как первый весенний луч.
Так он говорил каждому встречному, а после рассказывал о невиданных никогда чудесах. Например, о таком.
В одной большой и богатой стране было много всяких чудес. В самой её середине, прямо на ровном поле, поднималась высокая гора. Она словно спешила куда-то и остановилась отдохнуть на этом ровном поле, ограждённом словно специально наколотыми острыми скалами. Нельзя было даже и подумать, что они не были чудом. Но если бы кто-то сказал, что оно единственное в этой стране, то ошибся бы.
У подножия горы цвела долина, на дне которой били словно фонтаны, шесть ключей — три горячих, три холодных.
Один из горячих ключей был окрашен в зелёный цвет, а из студёных один белел, как снег на вершинах гор, второй тоже был белым, но от него исходил аромат, словно в нём растворяли свою пыльцу цветы, росшие по обширным лугам. Остальные журчали так, как будто множество птиц распевали хором.
Струи этих шести разноцветных, издававших аромат ключей падали на землю, и в разные стороны разбегались шесть потоков.
И это само по себе было чудом! Сколько мест на земле могут похвастаться горой, у подножия которой приютилась дивная долина с разноцветными источниками и благодатными ручьями.
Но наверное одно чудо влечёт за собой другое.
В прекрасной долине с шестью ключами высился белый мраморный дворец, да его великолепие затмевала красота хозяйки. Едва ли была где-нибудь ещё такая красавица. Пленяющее очарование и ласковое тепло исходили от её лица. Стоило посмотреть на неё, — всего лишь раз, — как становилось ясно, что она единственная и неповторимая. Птички, цветы и люди — все желали прикоснуться к ней, насладиться её созерцанием. Едва она показывалась в окне, соловьи забывали о своих песнях, а пчёлы — о цветах. Травинки переставали шептаться. И даже ветры затихали.
— А одарила ли её природа ещё большим чудом, чем эта красота? — спрашивали те, кто слушал Старика.
— Одарила, одарила, — отвечал он.
— Что же это было такое? — любопытствовали слушатели.
Старик не спешил отвечать им. Он давал им время подумать и попытаться самим ответить на этот вопрос.
— Глаза, — говорил один.
— Доброта, — утверждал другой.
— Сердце! — громко прервал их третий, уверенный, что угадал.
— В сердце действительно живут все таланты человеческие, но ты не угадал, — заключил Старец.
И слушатели, сколько они ни ломали головы, в конце концов признались, что не могут отгадать, чем ещё она была одарена.
Тогда Старик оглядывал каждого в отдельности и раскрывал тайну:
— Тот, кому она отдала бы своё сердце, становился бессмертным и оставался вечно молодым.
— Это чудо из чудес! Более великого чуда и быть не может! — ахали все.
— Может, может, — спокойно вставлял Старик.
Единственная в мире красавица, как и полагается, была счастлива. Она думала, что нет на свете никого, кто бы решился нарушить её спокойствие. Но она ошибалась.
Её чудесное дарование истомилось от бездействия, хоть и было скрыто в самом прекрасном месте на земле — в её сердце. Если не даст оно никому бессмертия, то это всё равно что погибнет…
— Почему ты никому не подаришь своего сердца? — спросило оно Единственную.
— Кто ты, что позволяешь себе беспокоить меня?
— Твоё дарование.
— Раз моё, так и подчиняйся мне. А теперь прошу добром: больше не беспокой меня!
Дарование как будто утихомирилось. Но не надолго.
Станет Единственная перед зеркалом вертеться, оно ей:
— Я здесь.
— Скроешься ли ты наконец! — рассердилась Единственная.
— Только в том случае, если ты последуешь моему совету.
— Какому?
— Отдай кому-нибудь своё сердце, и я сделаю его бессмертным и дам ему вечную молодость.
— Не хочу, — отрезала Единственная. — Я счастлива только когда любуюсь собой. Никому не отдам своего сердца.
— Если я подарю кому-нибудь бессмертие, люди всё равно припишут это тебе и будут воспевать тебя в песнях. Мы, дарования, живём для других.
— Ну, тогда другое дело, — почти согласилась Единственная и спросила, кто же будет её избранником.
— Тебе видней — урод или красавец, пахарь или поэт — всё равно. Только не из тех, кто думает лишь о себе. Таких я ненавижу. И бессмертие такому давать? Ни за что!