— Тогда не могу.
Дарование недовольно смолкло.
Но надолго ли? Большое или маленькое, но если это действительно дарование, оно готово вынести любые лишения, только бы проявить себя. Оно заполнило всё сердце Единственной, — так, что та не находила себе покоя. Ложилась в постель, но заснуть не могла. Её преследовали видения, избавиться от которых было невозможно. Её перина, набитая цветочной пыльцой, теперь казалась ей жёсткой. И она часто просыпалась со слезами на глазах.
— Подожди, ещё хуже тебе придётся… — донимало её Дарование.
И Единственная не устояла. Она приказала объявить, что ищет избранника сердца.
Эта новость быстрее, чем лучи восходящего солнца, облетела землю.
Из самых глухих уголков земли к беломраморному дворцу потянулись люди — все жаждали бессмертия.
Кого только не было среди них: императоры, известные всему миру богачи, торговцы, мастера, музыканты, мудрецы, поэты, певцы, нищие, убогие — одним словом, всякие. Императоры, которые заставляли трепетать целые царства, вынуждены были доказывать, что не нищим и преступникам принадлежит право вечно оставаться молодыми, а им. Если этому не бывать, то наступит непоправимый хаос, ибо некому будет наводить порядок. Мудрецы перебивали их, уверенные, что именно им должно принадлежать бессмертие: самое важное на земле — это мудрость, без неё не делается ни одного разумного шага, без неё исчезает гармония; если и было где-то так, что камень оказался положен на другой камень, то это чистая случайность. В противном случае наступит царство разрушения, и ни в одном уголочке уже ничего не будет строиться. Но несмотря на то, что они раскрывали великие истины, никто их не слушал.
Поэты доказывали, что если бессмертие будет отдано другим, всё равно без поэзии жизнь станет пустой, она потеряет свой аромат, и радость погибнет в сердцах, как подстреленная птица. Душа человека без поэзии будет походить на песчаную пустыню, над которой тучи только проплывают, но никогда не разражаются дождём. Люди будут ходить под синим небом, но никогда не будут замечать его, они будут сажать цветы, но не смогут радоваться аромату. Они будут слушать песни, но их сердца никогда не раскроются для этих песен. Они будут купаться в лучах света, но у них в глазах будет тьма. Не станет поэзии — люди никогда не возвысятся духом, хоть и будут сыты. Но кто слушал поэтов!
Их прервали певцы. Как тёмная ночь, будет выглядеть жизнь без песен. Люди будут двигаться по пути в бесконечность. Они быстро устанут, потому что некому будет их вдохновлять. Песни принадлежат всем. Если кто-то, например, сделает великолепную, известную своей красотой вазу, то ей будет радоваться только то, кто её имеет. Песня же — другое дело. Её нельзя запереть, нельзя казнить. Она — награда для достойных. Заставляет трепетать самых грозных властелинов. Проникает без приглашения во дворцы и селения. Вечная молодость — это удел певцов.
— Всё это так, — отзывались пахари и сеятели, — но будет ли на земле мудрость и песня, если мы не будем пахать и сеять. Если бы не мы, то над кем властвовали бы императоры, кого бы поучали мудрецы, кому пели бы свои песни певцы? Это мы должны быть вечно молоды.
Больные приподнялись на своих носилках: они должны получить бессмертие, чтобы вылечиться и узнать, что такое радость, которой у них никогда не было. Это будет самым справедливым решением. Чего стоит этот мир, в котором есть хлеб, и песни, и поэзия, и мудрость, но нет справедливости! Без справедливости человеку и жить не стоит. Так что даровать бессмертие нуждающимся — это значит даровать его справедливости.
Сказали своё слово и разбойники. Если бы не они, то мир уже пребывал бы в покое, он бы покрылся плесенью, как стоячее болото, не было бы вообще никакого движения. Значит, они тоже имеют право на бессмертие…
Одним словом, весь этот гам нарастал, как лавина. Неизвестно было, кончится ли он когда-нибудь вообще.
Что же будет, когда она подарит кому-то бессмертие? — задумалась Единственная. Только то, что она перестанет мучиться — больше ничего. Но всё равно, надо утихомирить этих людей. И она, при виде которой затихало всё живое, вышла на балкон.
— Смотрите на меня! — крикнула она, уверенная, что заворожит их своей красотой.
Люди в тот же миг разгадали холодное её величие и грозно взревели:
— Убирайся! Это ты виновата в том, что мы притащились сюда искать бессмертия! Из-за него мы перебьём друг друга, потому что все сразу не получим его; всё равно оно достанется только одному.
Единственная испугалась и, чтобы спасти положение, объявила, что вот там, над снежной вершиной, каждый вечер восходит яркая звезда. Тот, кто отважится отвести туда красавицу, получит её сердце.
Недавно ещё объятые гневом, люди изумлённо смолкли. Снова улыбнулась им надежда на бессмертие и разошлись они молчаливые, в раздумье над тем, каким образом можно достичь яркой вечерней звезды. Единственная смотрела на то, как они сходят вниз по горным склонам, и снова почувствовала себя сильной и недостижимой, как прежде.
Вечером она пришла к себе в спальню. Но что случилось с ней? Только что она отослала людей мучиться над непосильной задачей, и, казалось, успокоилась и была счастлива, а вот — легла в постель и не может заснут. Грудь её вздымалась от какого-то неопределённого желания, сердце колотилось быстро-быстро, словно готовое задохнуться.
Вот так, ещё не отдавая себе отчёта, она почувствовала, как это невероятно трудно — быть единственной.
Рано утром на следующий день она отправилась на прогулку в поле. Цветы, истоптанные толпами людей, спешили выпрямиться, чтобы затем склониться перед ней, прежде чем она пройдёт мимо. Птицы, вспугнутые со своих гнёзд в кустах и на деревьях, возвращались назад с песнями. Ничто как будто не изменилось, а почему у неё так тяжело на душе? Она спрашивала себя и не находила ответа.
Все её желания устремлялись теперь к той большой звезде. И казалось ей, что днём звезда летает где-то в неведомых краях, а вечером восходит над горой только ради неё. Неужели кто-то всё же осмелится повести её туда?
В тот же вечер кто-то постучал в её окно.
— Кто там? — спросила Единственная. — И почему не стучишься в двери, как это делают воспитанные люди?
— Я стучусь для того, чтобы дать знать о себе, а не для того, чтобы ты открыла мне. Я уже здесь.
— В этой комнате?
— Ещё ближе.
— Где же?
— В тебе самой.
— Не верю, — усомнилась Единственная, но всё же ощупала волосы и лицо.
— Не старайся отыскать меня, я невидимо.
— Кто же ты тогда? Ты, которое и есть и одновременно словно бы и нет тебя.
— Я — Воображение.
— Зачем ты посетило меня?
— Для того, чтобы отвести тебя к звезде, самой прекрасной из всех прекрасных. По твоему желанию я сделаю её ещё прекраснее.
— И за это я должна отдать тебе своё сердце?
— Не надо, я и без этого бессмертно.
— Почему же тогда ты хочешь отвести меня к звезде?
— Я лишь нарисую её тебе. Только пережитое есть нечто единственное.
— Значит, я не единственная?
— Выходит, нет, если ты уже сильно желаешь чего-то. Но не будем спорить, — заключило Воображение.
— Да, я хочу попасть на звезду, с которой по ночам разговариваю и называю её своей.
— Сегодня попадёшь ты, завтра — кто-то другой.
— Пусть так. Ночью только ей я поверяю свои желания.
— Ну, что ж, мне остаётся только скрыться. Но не навсегда, — смягчилось Воображение. — Придёт время, и я потребуюсь тебе. Когда ты достигнешь звезды, и там что-то тебе не понравится, я откликнусь на твой зов. Чудесный дар твоего сердца мне не нужен. Он может принести бессмертие только тому, что ощутимо физически. Духовное же не умирает. Но знай: как бы много ты ни имела, я всегда тебе пригожусь. Какое-нибудь неутолимое желание всё равно снова вызовет меня к жизни и подтвердит моё бессмертие.