— Эй, как тебя там, Павел Грозданов, что ли? — крикнул поручик и еще дымящимся пистолетом указал на последнего в ряду ятака. — Отнеси его в укрытие!
Павел поколебался миг, левая щека у него дрогнула, вытянулась и сильно дернула верхнюю губу; вокруг прямого, слегка заостренного носа пробежали мелкие морщинки. Он быстро пошел. Ничего не спросив, даже не взглянув на офицера, следившего за ним с прищуром, подошел к Делчо, наклонился, взял его за плечи, выпрямил и взвалил себе на спину. Ноги мертвого волочились по земле. Около шалаша Павел снял его со спины, двумя руками обхватил за пояс и с мертвым в обнимку протиснулся в темный проход. В шалаше была настлана солома. Он положил Делчо на спину, провел ладонью по еще теплым щекам, поправил вихор. И вылез из шалаша. Унтер-офицер снова щелкнул немецкой зажигалкой и протяжно выкрикнул:
— Тодор Стоянов — Токо…
Вперед шагнул крупный юноша, наголо остриженный, с широкоскулым смуглым лицом. Его тело качало от слабости, плечи тяжело обвисли, но Токо смотрел офицеру прямо в глаза.
— Ты хочешь сказать что-нибудь?
— Ничего, — не опуская глаз, сказал Токо.
— Унтер, — сказал поручик, — ну-ка проверь, не заржавело ль у тебя оружие!
— Слушаюсь!
Дуло пистолета поднялось вровень с бровями Токо. Тут он вздрогнул, инстинктивно поднял руку, будто защищаясь. Пуля его опередила. Попала прямо в ямочку на переносице между сросшимися бровями. Токо шагнул назад и рухнул на землю. Его правая рука упала на грудь, а левая долго судорожно царапала землю. Поручик кивнул Павлу:
— Неси!
Павел положил его рядом с Делчо.
— Васил Данков — Цико, — унтер-офицер откашлялся.
Цико выглядел красивым, несмотря на синяки и запекшуюся на лице кровь. Стройный, с открытым лбом, светловолосый, с прямым носом и тонкими губами. «Красавец!» — подумал поручик и спросил его вкрадчиво:
— Может, ты скажешь что-нибудь?
— Несчастный!.. Ты представляешь, что тебя ждет, когда мы победим? — твердо произнес Цико.
— Эй, ты, — поручик повернулся к жандармам и указал пальцем на одного из них, пожилого, с двойным подбородком. — Ну-ка, покажи ему дорогу на тот свет!
Он выстрелил почти в упор. Пуля ухнула, как филин. Парень упал на левое плечо. Павел нагнулся, обнял его и отнес в шалаш. Положил его рядом с Токо, погладил по лбу и вышел.
— Екатерина Младенова — Нина, — приглушенным голосом произнес унтер-офицер следующее имя.
— Здесь, — раздался испуганный голосок, как бы в ответ на вызов учителя, и на залитой серебряным светом поляне вытянулась худенькая девушка с каштановыми волосами, в беспорядке рассыпавшимися по спине, с бледным, исстрадавшимся лицом и вздернутым носиком. Реснички ее мелко дрожали, губы подергивались, будто хотели произнести самые нежные, самые теплые слова невысказанной любви. Поручик не взглянул на нее. Высморкался.
— А ты скажешь мне что-нибудь? — глухо, через носовой платок произнес офицер.
— Какая буря! — сказала Нина.
— Салчо, ликвидируй ее! — резко махнул он рукой.
Шагнул длинный, как жердь, жандарм с изъеденным оспой лицом, фиолетовым носом, наполовину скрытым в густых, черных усах.
— Жаль стрелять в эту рожицу, господин поручик… Она у нее как месяц… — осклабился он.
— Тогда стреляй в грудь! — крикнул поручик. — Да побыстрей!
Нина стояла на поляне, прислушиваясь к буре, которая трепала верхушки деревьев и гудела, словно сто тысяч кавалов. Улыбка невольно скользила по губам. Что только не делает с человеком весенняя буря!
— Господин поручик, посмотри, как улыбается, будто под венец идет…
— Скотина, стреляй скорее, а то сам под венец пойдешь!
Изъеденное оспой лицо жандарма вытянулось, и он нажал на спуск. Тихий вздох вырвался из груди Нины, и на белой блузке показались три красненьких родничка. Улыбка играла на ее устах. Павел утонул лицом в теплых родничках. Он положил Нину рядом с Цико. Прикоснулся губами к ее губам, погладил по щекам: «Все парни в селе были влюблены в тебя. Никто до тебя не дотронулся. И вот только я…» — выдохнул он.
Из ятаков остался только седой мужчина. Унтер, не глядя в список, произнес его имя:
— Вырбан Пешев — бай Вырбан.
— Я…
Бай Вырбан стоял прямо и неподвижно, как скала. Над его головой горел венец из рубиновых звезд, сплетались зеленые дубовые ветки, в карих глазах тлела глубокая печаль. Жандармский офицер приблизился к нему и положил руку ему на плечо.
— Ну, дед, настал и твой черед. Нарочно оставил тебя последним. Чтобы смотрел, как умирают те, которых ты отравил своими сказками… Которых ты воспитывал… Заставлял помогать партизанам…